Читать книгу - "Гувернантка - Салли Лэннинг"

– Я бы с удовольствием взглянула на твою школу, Тори.

– Хорошо, – без особого энтузиазма ответила девочка.

Парадная дверь захлопнулась. Наступила тишина. Энн прислонилась к стене, обхватив себя руками за плечи и жалея, что вообще оказалась в этом большом каменном доме, принадлежащем человеку с каменным сердцем. Прошлой ночью Мартин хотел заняться любовью с ней, Энн. А сегодня целуется со своей бывшей женой.

Если бы у нее была хоть капля разума, она сбежала бы прямо сейчас и никогда не вернулась. Но Энн не могла так поступить с Тори. Если Мартин говорил правду, Келли уехала от дочери, даже не попрощавшись. Она же не способна на такое. Это было бы слишком жестоко. Энн чувствовала, что попала в ловушку…

На следующее утро, ровно в половине десятого, Энн уже стояла в холле. Она надела свою лучшую зеленую шерстяную юбку, кожаные ботинки и зеленую куртку. Подбородок ее был вздернут, глаза смотрели откровенно недружелюбно.

– И тебя тоже с добрым утром, – насмешливо произнес Мартин.

– Давай не будем делать вид, что это развлечение, Мартин. И не дави на меня – я могу уйти в любой момент.

– Но ты не уйдешь. Из-за Тори.

– Ты всегда используешь слабые стороны оппонента в качестве рычага? – с горечью спросила Энн.

– Я пользуюсь всеми доступными методами.

– Тогда пойдем наряжать меня, словно манекен. Который будет украшать витрину под табличкой «Одна из двух женщин Мартина Крейна».

– Ты это так воспринимаешь? – удивился он.

– А как же иначе? – Энн была вне себя от негодования. – Я видела вчера, как ты целуешься с Келли.

– Она набросилась на меня – вот что ты видела.

– Нельзя сказать, чтобы ты очень сопротивлялся.

– Ты ушла не досмотрев.

– А зачем мне это? Чтобы выяснить, отличается ли техника поцелуя от той, которую ты практикуешь со мной?

Мартин с шипением выдохнул.

– Полегче, Энн. Иначе у меня может возникнуть искушение продемонстрировать свою технику.

– Не посмеешь!

В ответ он привлек Энн к себе и запечатлел на ее губах неистовый поцелуй, Как по волшебству, негодование Энн испарилось, сменившись желанием, горячим, жадным, неодолимым. Мартин внезапно отстранился. Тяжело дыша, он бросил:

– Я просил тебя не заходить слишком далеко… И этот поцелуй не имеет никакого отношения к технике.

– Нет, он имеет отношение к силе. К жажде, победы. Потому что ты терпеть не можешь проигрывать.

Солнечный свет, лившийся сквозь высокие окна, сверкал в ее волосах и искрился в глазах. Мартин судорожно втянул в себя воздух.

– А может быть, – хрипло проговорил он, – к чувствам.

Нет, увольте меня от таких разговоров, подумала Энн. Особенно с Мартином.

– Например, к чувству собственничества.

Его глаза сузились.

– Очередная уловка. Если я не целую тебя, то это из-за Келли. Если целую, – я донжуан. Ты не права, говоря, что я всегда выигрываю, – с тобой я терплю одни поражения.

Горечь, звучащая в его голосе, потрясла Энн.

Если бы она не была беременной, то, возможно, смягчилась бы, спросила, что он имеет в виду. Но обратного пути не было: ей необходимо исчезнуть, прежде чем ее состояние станет заметным. Поэтому она без выражения сказала:

– Лучше пойдем. Я хочу вернуться к ланчу.

– Да, Тори. Она твоя единственная забота, не так ли?

– Ты платишь мне за то, чтобы я заботилась о твоей дочери.

– Ты любишь Тори, Энн?

Энн застыла. Она вспомнила, как девочка обнимала ее сегодня утром, ее детскую хрупкость, ее вопросительный взгляд.

– Я не могу себе этого позволить.

– Потому что твердо вознамерилась исчезнуть.

Что она могла на это ответить? «Если ты увидишь меня на шестом месяце, то все поймешь?» Энн прикусила губу и услышала, как Мартин произнес с нажимом:

– Энн, скажи, что не дает тебе покоя?

– Только ты. Пойдем, Мартин. Какого цвета платье ты собираешься купить мне на этот раз?

Он на мгновение прикоснулся к ее ярким локонам.

– Я предпочитаю тебя безо всяких платьев, обнаженной.

Румянец залил ее щеки. Со сдавленным восклицанием Энн распахнула дверь и бросилась к лимузину, стоящему на дорожке. Всю дорогу в город она сидела, забившись в угол и не отрывая взгляда от окна.

У Ланди их проводили в застеленную ковром отдельную комнату, и две женщины немедленно принялись обслуживать их. Укрывшись в примерочной, Энн натянула первое платье. Оно было черным и пугающе элегантным.

Чувствуя себя в нем неловко и неуверенно, она вышла к огромному зеркалу в позолоченной раме и к Мартину, с его оценивающим взглядом. Он покачал головой.

– Это не твое, Энн.

Действительно. Он был прав. В следующее платье, из серебристой шерсти, ей пришлось чуть ли не втискиваться, а цена на ярлычке заставила Энн затрепетать. Прежде чем Мартин успел что-либо сказать, она заявила:

– Я не Мерилин Монро! Я не хочу это платье.

– Ты бы остановила в нем движение на дороге, – сказал он и подмигнул ей.

Энн неохотно усмехнулась. Вернувшись в примерочную, она перебрала ряд платьев, висевших на плечиках, начиная входить в азарт. Черное и белое ей не к лицу, оранжевое и розовое при ее волосах противопоказано, поэтому выбор резко сужался. Вдруг рука Энн замерла. Темно-зеленый шелк, плотный лиф, узкая, как карандаш, нижняя юбка и развевающаяся, полупрозрачная, более светлого оттенка, верхняя.

– Я хотела бы примерить это.

– У мадам хороший вкус.

Видимо, это означает, что я выбрала самое дорогое, решила Энн и позволила продавщице помочь ей надеть платье. Она сразу поняла, что оно идеально подходит, и, надев босоножки на высоких каблуках, которые предлагал салон, с гордо поднятой головой вышла из примерочной. Мартин вскочил, не отрывая от нее пристального взгляда.

– То, что нужно, – сказал он. – Идеально.

Энн молча смотрела в зеркало – в нем отражалась элегантная, сексуальная и очень женственная незнакомка. Энн никогда не носила таких красивых платьев. И никогда не будет. Особенно в последующие несколько месяцев.

– Нужно подобрать тебе туфли, – сказал Мартин.

Через пять минут Энн нашла босоножки, тонкие ремешки которых делали изящной даже ее ногу, и Мартин попросил доставить покупки ему домой. Когда Энн переоделась в свою одежду, он взял ее под руку.

– Теперь к Тиффани, – сказал он.

Энн в тревоге спросила:

– Это еще зачем?

– Последний штрих, – с хищной усмешкой сказал он.