Читать книгу - "Черный код - Вергилия Коулл"

Я попятилась, рассеянно прижимая к животу сумку. Васильев упер руки в бока и сверлил меня гневным взглядом.

– Скажите лучше ему… – я указала на Макса, – как только проснется… прямо сразу, как откроет глаза…

– Анита, я был о вас лучшего мнения, – покачал головой Васильев.

– Что я приходила… – упрямо продолжила я, – и что был сеанс… обязательно скажите… ему нужен якорь. Он должен знать, что все это неправда.

* * *

Забравшись в любимую кофейню в центре города, я просидела там полдня. Просто заказывала один латте за другим, пока не начало казаться, что молочная пенка вот-вот из ушей польется. Ехать домой не хотелось, а в заведении атмосфера была подходящая: монотонное бормотание посетителей, тихий перезвон посуды, ненавязчивая музыка.

Я думала о Максе. Опять. О том, что он мне сказал. Даже во сне умудрился уйти от прямого ответа на вопрос, показав вместо сцены преступления фантазии о свободе. Но зато искренне прожил в них сам. И произнес те слова, взбудоражившие меня до глубины души…

С самого первого взгляда верил в меня? С какой стати? Я никогда не давала ему даже намека на какое-то особое расположение. Ничего нельзя рассказывать? Почему? Ему кто-то угрожает? Шантажирует молчанием? Может, и нападение в камере связано с этим? Сколько неизвестных в уравнении с убийством Соловьева? Сначала казалось, что одно. Но, похоже, следовало искать второе, а то и третье.

Что в ячейке? Где ее искать? Спросить у Дарьи, в каком банке ее брат предпочитал хранить ценные бумаги? Но даже если и узнаю, кто меня пустит в хранилище? С какой стати и на каком основании? Организовать служебную выемку? Но не сделаю ли я только хуже, обнародовав загадочное содержимое?

И самый главный вопрос – что с Максом будет теперь? Мне пришлось бросить его, не убедившись в состоянии здоровья и в том, что он не спутает «ту» жизнь с «этой», не сойдет с ума, поверив, что спит «здесь», а по-настоящему существует «там». Я бы, например, предпочла оказаться на свободе, чем продолжила сидеть в тюрьме. Как и любой человек, пожалуй.

Домой приковыляла только под вечер. Сергей встретил с горящими глазами. Даже не стал спрашивать, где меня черти носили, сразу с порога перешел к делу:

– Маська, нас на передачу «Тихий вечер» пригласили!

Я молча расстегнула куртку, открыла шкаф, потянулась за вешалкой, а он, видимо, ожидал более восторженной реакции, потому что затих, но вскоре оживился с удвоенной силой:

– Телеканал, конечно, не центральный… так, городской, местечковый, ерунда… но все равно ведь приятно, да?

– Угу, – сказала я и принялась разуваться.

– Программа про перцепторов. Что это такое и с чем это едят. Ну и немного о твоем деле, – спохватившись, муж добавил: – Я сразу сказал, что подробностей мы не разглашаем. Ну как, пойдем?

Я выпрямилась и посмотрела на мужа, поражаясь собственному безразличию. Ведь раньше что-то чувствовала к нему, занималась с ним сексом, мечтала о совместном будущем. А теперь даже злиться не хотелось.

– Иди, Сереж.

Муж нахмурился.

– Как это «иди»? А ты?

– Я соглашение о неразглашении подписывала. И по делу, и вообще. Ты тоже подписывал, но только в лаборатории, сколько уже воды утекло… так что иди. Иди-иди, – я чмокнула его в щеку, как целуют чужого ребенка: вскользь, скорее чтобы создать видимость ласки, чем подарить ее по-настоящему.

Сергей повернулся к зеркальной двери шкафа, придирчиво оглядел себя, повернул голову из стороны в сторону, коснулся пальцами висков.

– Подстричься, наверное, надо. Зубы отбелить, – он растянул губы и скорчил гримасу своему отражению. – Одежду, сказали, дадут для эфира, а потом подарят насовсем. Наверное, что-то модное. Подмышками, тоже, наверное, побрить надо. А то перед костюмерами неприлично…

Вот же как. Всю жизнь не брил подмышками, а тут – приспичило.

– Между ног тоже побрей, Сереж. И задницу, – неожиданно вырвалось у меня. – А то неприлично.

– Что?! – муж обернулся с такими круглыми глазами и бледным лицом, что я уже пожалела о порыве.

– Ничего, ничего. Дурацкая шутка. Черный юмор. Прости, не смешно, – с этими словами я ретировалась на кухню.

Весь вечер мы больше не разговаривали.