Читать книгу - "Как бы нам расстаться - Кэрен Бришо"

Давным-давно, когда я наливала себе кофе в комнате отдыха нашего музея, я случайно услышала разговор Кенни и Дороти об их планах на День Благодарения. Из того, что я услышала — а я совсем не собиралась подслушивать, — было ясно, что у обоих семьи живут далеко, и не так-то просто поехать навестить их.

— Хотя у меня есть Джоуи и близнецы, — сказала Дороти, — я чувствую себя одинокой. Я вижу машины с людьми, несущиеся по скоростной дороге, и понимаю, что все они едут куда-то, чтобы провести праздник со своими семьями, и мне становится так одиноко.

Кенни только крякнул.

— У них такой счастливый вид, я им просто завидую — они ведь могут сесть за стол вместе со всеми своими, съесть фаршированную индейку…

— А моя мама делает самый вкусный тыквенный пирог, — сказал Кенни.

Подъезжая к белому дому моего детства, с его неизменным частоколом из окоренной древесины, я подумала, что хорошо бы поменяться ролями с Дороти. Я могла бы ходить по музею и блевать в туалете, а она бы сидела и слушала рассказы моей мамы.

— Как ты могла так со мной поступить? — говорит мама. Вернее, визжит.

Милый старый дом. Ничего-то тут не изменилось. Хотя нет, не совсем. Волосы у мамы стали немного белее, и она сменила свои розовенькие домашние платьица на розовую спортивного вида одежду. На ее трикотажной рубашке красные сердечки вьются вокруг оркестра Чарли Брауна[10]. А зад — для зада такого размера — обтянут слишком плотно. Провинциальный стиль, типичный образец…

Когда мы подъезжаем и останавливаемся, мама спускается по ступенькам. Эти сердечки — как туча красноватой саранчи. Пока она меня не заметила, я прячусь за крышкой багажника, делая вид, что копаюсь в нем, вытаскивая оттуда сумки.

Джина подбирает свой рюкзак — я снизошла до того, чтобы плюхнуть его на тротуар, прямо ей под ноги.

Я все еще жалею, что вынуждена была приехать сюда.

— Да никак я с тобой не поступала, — отвечает она маме.

— Это ты во всем вино… — говорит мама.

На автомате я думаю, что она говорит со мной, и уже готова защищаться, но тут я вижу, что она обращается к Дилену.

— Это ты во всем виноват!

Я сидела на стуле в кухне и пыталась остановить кровь, которая струей текла по ноге и дальше по полу.

— Оставь его в покое, мама, — сказала я.

Жаркий летний вечер, разговор о звездах, о Боге и о гороскопах привели к тому, что я стала носиться вверх и вниз по скамейкам на футбольном поле, перелетая с одного ряда на другой. Это было потрясающе — до тех пор, пока носок моей ноги не проскочил мимо одной из деревянных перекладин и я не поскользнулась и с треском не провалилась между сиденьями. Ногу крепко заклинило на уровне икры, и расколотый в щепу конец доски — по ощущению, это было бревно, никак не меньше, — глубоко впился в мою плоть, сильно ее разодрав.

— Тебе лучше бы было поверить в то, что Бог есть, — сказал Джона, помогая мне выкарабкиваться и хромать к дому. — Ведь надо же, чтобы кто-то о тебе позаботился.

— Для этого у меня есть ты.

Он не улыбнулся.

Если здесь и было что-то от шутки, то очень немного.

Я надеялась, что мама уже легла. Но мне не повезло. Она ела пекановое печенье (малышка Джина сидела рядом с ней в коляске, все еще раскачиваясь по инерции взад-вперед, уже укачав себя этими движениями и крепко уснув) и смотрела телевизор.

— О Боже! — сказала мама, увидев мою ногу. Потом она повернулась к Джонзу: — Это ты во всем виноват.

— Оставь его, мама, — сказала я. Но прозвучало это глуповато, потому что я только что с помощью плоскогубцев, взятых из ящика со всяким инструментом, вытащила из своей ноги целое бревно. На пол хлынула кровь.

— Вот что случается, когда ты шатаешься по всему городу, — сказала мама, протягивая мне полотенце. — Бывает больно.

— Больно мне, — ответила я. — Только мне.