Читать книгу - "Семейные тайны - Илона Хитарова"

Баженов, видя потрясение Максима, похлопал его по плечу:

— Я не такой уж добрый, как тебе кажется, так что не комплексуй…

В самом деле, никому и ни при каких обстоятельствах он не собирался оказывать такие услуги… Но сейчас это было правильное решение. Улыбаясь другу, Олег чувствовал, что железные тиски немного отпустили сердце. Чувство вины стало отступать…

Академик кокетливо обнял супругу за плечи:

— Погуляем?

Лиза не менее кокетливо улыбнулась ему и подхватила со стула пуховый платок. Они вышли из дома и направились по широкой асфальтированной дорожке вниз, в сторону небольшого озера.

Какое-то особенно радостное весеннее солнце создавало ощущение праздника. Издали было видно, что маленькое озеро сверкает, как горсть стекляруса на хрустальном блюде. Черные, с легкими светло-зелеными побегами деревья казались искусным рисунком на шелковой ткани. Воздух был наполнен особым, ни на что не похожим весенним запахом. «Запахом надежды», — так назвала его однажды Лиза.

Александр Николаевич улыбался, ничем не показывая, что, собственно, ради этого момента и затеял весь сегодняшний выезд на природу. Он хотел, чтобы Лиза расслабилась, и был готов, воспользовавшись ее весенним настроением, узнать у нее все необходимое. Не ожидавшая никакого подвоха, Лиза радостно улыбалась солнцу и поправляла локоны у виска.

Когда они отошли от дома достаточно далеко, Александр Николаевич остановился, взял Лизу за плечи и, повернув ее к себе лицом и не меняя нежного и улыбчивого выражения лица, спросил:

— Лиза, на что ты потратила деньги?

Лиза растерялась. У нее возникло ощущение, какое бывает только в кошмарных снах — радостная картинка счастливого дня разлетелась на кусочки, а взамен возникло что-то удивительно неприятное и тягостное.

Лизе часто казалось, что ее муж обладает какой-то нечеловеческой проницательностью. Вот и сейчас она никак не могла понять, откуда он узнал о ее проблемах с деньгами. Ей и в голову не приходило, что на самом деле вопрос академика был всего лишь годами отработанным приемом. Выдавая подозрение за уверенность, Александр Николаевич ничем не рисковал. Вопрос был настолько расплывчат и неконкретен, что его всегда можно было обернуть в шутку или переадресовать к какой-либо второстепенной, незначительной проблеме. С другой стороны, Иванов знал, что за любым человеком всегда водится такое количество мелких грешков, и, если его взять в оборот, он что-нибудь да расскажет.

Если бы Александр Николаевич спросил Лизу: «Какой из своих денежных «грехов» ты считаешь наиболее существенным?» — она бы, наверняка стала уворачиваться или просто не поняла бы вопроса. Теперь же, застигнутая врасплох (Александр Николаевич чувствовал это), она была готова выложить ему все.

Академик видел, как побелело ее лицо, и заметил, как на глаза навернулись слезы. Она определенно чувствовала себя в чем-то виноватой. Иванов испытал облегчение. Значит, это все же она. Она, а не Егор взял деньги. К счастью, он ошибся…

Почувствовав, что Лиза вот-вот заплачет, он решительно встряхнул ее:

— Только без слез. Лучше расскажи все сама.

Поняв, что, расплакавшись, она только рассердит его еще больше, Лиза начала сбивчиво объяснять про свои покупки и наряды.

На удивление, Александр Николаевич слушал ее совершенно спокойно, не выражая никакого гнева. Ей казалось, что он чуть ли не доволен ее признанием. Его спокойствие понемногу передалось ей, и Лиза почувствовала, что успокаивается.

— Почему ты не сердишься? — спросила она, заискивающе глядя в глаза мужа.

— Ну, это все так понятно. — Иванов утешительно обнял жену за плечи. Он в самом деле был доволен ее признанием и даже чувствовал некоторые угрызения совести из-за того, что еще ночью был уверен в виновности Егора. Оставалось только уточнить детали.

— Когда ты взяла деньги?

— Ну, ты мне сам дал… — недоуменно ответила Лиза.

Он ее нетерпеливо перебил:

— Это понятно. Я спрашиваю, когда ты взяла деньги из моего кабинета?

— Из кабинета?

Александр Николаевич с удивлением увидел, что она снова готова зарыдать. Не дожидаясь истерики, он попытался ее успокоить и начал снова терпеливо выпытывать:

— Ты растратила деньги. В субботу шкатулка была уже пуста, а тебе надо было купить продукты на вечерю. Я спрашиваю, в какой момент ты взяла деньги из моего кабинета?

— Я не брала деньги из кабинета!!! Ты что, считаешь меня воровкой? — От обиды у Лизы высохли глаза. Он отскочила от мужа и теперь стояла подбоченясь, напоминая готовую броситься в атаку дикую кошку.

Академик почувствовал, что он чего-то не понимает:

— Лиза, где ты взяла деньги на продукты?

— Отнесла украшения в ломбард… Временно… Ты разве не заметил, какое платье на мне было вечером?

Александр Николаевич почувствовал, что он сейчас сойдет с ума от ее «женской логики»:

— При чем здесь платье?

Лиза начала терпеливо и внятно ему объяснять:

— Я специально к этому вечеру заказала лилово-фиолетовое платье, с которым хорошо смотрелся твой фамильный аметистовый набор — сережки, колье и браслет. А на вечере я была в желтом платье и янтарных украшениях, потому что набор утром отнесла в ломбард!

Иванов понял. С трудом сдерживая ярость, он посмотрел на жену:

— Этим украшениям почти сто лет, их мать всю войну хранила, а ты, значит, в ломбард сдала…

— Саша, дорогой, — Лиза умоляюще посмотрела на мужа, — я бы его обязательно выкупила через неделю. Ты бы мне дал деньги на хозяйство, и я тут же бы его выкупила…

— Я вам не «дорогой», Елизавета Дмитриевна! — Казалось, что глаза Иванова готовы испепелить ее насквозь. — Я вам не «дорогой» — повторил он снова. — А вы, позвольте вам сказать, необразованная провинциалка и дура! Квитанцию!

— В сумке, в доме. — Лиза от страха не говорила, а шептала слова. Никогда еще она не видела Александра Николаевича в таком бешенстве.

— Поехали! — больно ухватив ее за руку, он потянул Лизу к дому.

Через пятнадцать минут машина Егора неслась по залитому солнцу шоссе. Все молчали. Взгляд академика не отрывался от бесконечной полосы дороги до тех пор, пока возмущение и злость не сменились воспоминаниями о бабушке, частью почерпнутыми из маминых рассказов, но больше — достроенных собственным воображением.

Юлия Коломенцева, 1888 год.

— Джули, вы должны мне поверить, три восьмерки — это определенно к счастью. — Она даже сквозь перчатку чувствовала, как горячи руки Мишеля: ему удалось поймать кончики ее пальцев.

Джули смущенно вырвала ладошку и, чтобы сгладить резкость этого движения, стала осторожно поправлять на груди тонкое кружевное фишю: