Читать книгу - "Женщины да Винчи - Анна Берсенева"

Любимого животного у Севы, правда, не было, поэтому пришлось написать про собаку по имени Шарик; Сева сообщил, что она была любимым Костиным животным, когда тот был маленьким. Белка выспросила у Севы про Шарика все что возможно, выяснила даже, что он безропотно исполнял роль пограничной собаки, когда Костя и все мальчишки, которые жили в этом доме, играли во дворе в войнушку.

– А здесь разве много людей тогда было? – спросила Белка.

– Хватало, – ответил Константин. – Только немцы из другого двора приходили.

Увлеченная работой над сочинением, Белка не заметила, как он вошел в комнату. Три дня они не виделись совсем: у него было несколько дежурств подряд, и домой он возвращался поздно. Но вот сегодня вернулся пораньше, не ночью, а просто вечером.

– Привет, Костя, – сказала Белка. – Посиди с нами. Про Шарика расскажешь, а то для сочинения красочных деталей не хватает.

– Хватает уже! – торопливо заверил Сева и, схватив листок с написанным Белкой черновиком сочинения, пулей вылетел из комнаты.

– Что это он? – удивилась она такой поспешности.

– Знает, что я на все это скажу, – усмехнулся Константин.

– На что? – не поняла она.

– На то, что ты за него уроки делаешь. Медвежья услуга.

– Да ладно! – улыбнулась Белка. – Я ему воображение развиваю, тоже польза.

Она впервые назвала Константина на «ты», потому что обрадовалась, увидев его. Он перестал быть для нее посторонним, в этом, наверное, была причина.

Белка и сама не заметила, как это произошло. За две недели, которые она провела в его доме, они ведь действительно виделись нечасто.

Может быть, и он почувствовал что-нибудь подобное. Во всяком случае, не ушел, а сел на стул у письменного стола, за которым сидела Белка.

– Жалко все-таки, что люди отсюда разъехались, – сказала она. – Понятно, что дом без удобств, но зато же с историей. Хотя, конечно… Непонятно, почему всегда надо выбирать: или история, или теплый сортир. – И вспомнила: – Твоя бабушка хлеб в печке пекла? Мне Сева сказал.

– Она в войну белье шила для фронта, ей за это дали патент на хлеб. Выдавали муку, хлеб она сдавала, а припек разрешали себе оставлять.

– Припек – это что? – не поняла Белка. – Корка?

– Буханки, которые сверх нормы получаются. За работу не платили, но на припек все можно было выменять – нитки, соль.

Белке нравилось с ним разговаривать. В нем было глубокое обаяние, и она понимала, с чем оно связано: с тем, что он занят бесспорно необходимым делом, и занят не кратко, не на адреналиновом всплеске, а обыденно и повседневно и потому не думает ни о необходимости этого дела, ни тем более о своем обаянии. Она мало знала таких мужчин, но для того чтобы догадаться, что они безусловно нравятся женщинам, не требовалось ни опыта, ни даже особенного ума. В нем было чему нравиться, чего уж там.

– Сева, ты здесь? – послышалось из коридора.

– Входите, Надя, – сказала Белка.

Надя открыла дверь, но в комнату не вошла. Если с Константином у Белки установились отношения непринужденные, а с Севой и вовсе дружеские, то с ней они оставались напряженными. Удивляться этому, понятное дело, не приходилось.

– Севка у вас? – повторила Надя.

Даже при взаимном напряжении невозможно было не любоваться античными чертами, которые проступали в ее простом лице, словно бы составляя его прообраз, полузримую основу.

– Он уроки пошел делать, – ответила Белка.

– Как же, уроки! Уже и след простыл, это на ночь глядя. Ты бы поговорил с ним, Костя, он тебя слушается. А то шпана ведь вырастет.

В ходе списывания задачек и сочинений Сева сообщил Белке, что у матери не хватает времени не только на пироги, но и на него, потому что она работает кассиршей в круглосуточном магазине и домой приходит никакая, особенно после ночи.

– Поговорю, – кивнул Константин. – Только вряд ли это поможет.

Белка тоже считала, что назидательные разговоры – это последнее, на что Сева обращает внимание. Ему и обычные-то разговоры, без морали, в одно ухо влетали, в другое вылетали. Его интересовали только действия, он был не по годам практичен.

– Я шкаф хочу от двери к окну передвинуть, – сказала Надя. – Поможешь?

Константин встал. Белку взяла досада: она как раз собралась расспросить его о своем деде, интерес к которому стал у нее острым, как ни странно. А может, и не странно: трудно было не понимать, что для хозяйки комнаты, в которой она так неожиданно поселилась, ее дед был человеком значительным.

Недавно Белка даже поинтересовалась, не вела ли Зинаида Тихоновна дневников. Константин тогда удивился ее вопросу.

– Даже представить трудно, чтобы мама их вела, – сказал он.

– Почему трудно? – в свою очередь удивилась Белка.

– Она не считала свою жизнь какой-то выдающейся. Это нам теперь есть с чем сравнивать, а тогда – война и война, лично в своей жизни никто ничего особенного не видел. Но если вас какая-нибудь определенная история интересует, можете у меня спросить, я в детстве любопытный был, все у нее выспрашивал. И про деда вашего тоже.

Во время того разговора они еще были на «вы». Собственно, они до сегодняшнего вечера, вот буквально до этой минуты были на «вы». И только она собралась поговорить с ним про своего деда, как его супруге шкаф срочно понадобилось двигать!

Вообще-то Надины опасения на Белкин счет были так очевидны, что и шкаф-то не было необходимости выдумывать. И надо сказать, случись встреча с Константином год назад, эти опасения не были бы беспочвенными. Не то чтобы Белка обязательно взялась бы его охмурять, но как минимум не считала бы это невозможным. Потому что – а почему бы и нет, собственно? Внутреннее неспокойствие, сдержанное лишь усталостью, отсвет того и другого на всем облике – это не может не привлекать в мужчине. И такая малость, как наличие жены, не могла бы год назад приниматься Белкой во внимание, поскольку уводить его из семьи она не собиралась бы.

Собственно, она и сейчас не собиралась этого делать, но сейчас ей даже и роман с ним закрутить не хотелось. Так понятно было, как будет развиваться этот роман, как интерес к нему – по сути, всего лишь интерес к новому впечатлению – постепенно сменится цепочкой мелких разочарований, и привычкой, и исчерпанностью… Так понятно все это было заранее, что не стоило и начинать.

Может, злиться ей надо было на мадам Мазурицкую и ее супруга за нынешнее свое безразличие к новому мужчине, а может, спасибо им надо было сказать за то, что интерес ее теперь направился на другие области. На жизнь собственного деда, например.

Потому Белка и сердилась на эту Афину Палладу вятского разлива. Да ешь ты его с маслом, мужика своего! Поговорю, и пойдет он к тебе в постель, и шкаф по дороге передвинет.

Но сердись не сердись, а ясно, что вечер воспоминаний сегодня не состоится. Константин пожелал Белке спокойной ночи, Надя не удостоила ее больше ни словом, ни взглядом, и они вместе вышли из комнаты. Некоторое время их шаги слышны были в коридоре второго этажа, где располагалась комната Константина – комнаты Нади и Севы были внизу, – потом все затихло, кроме чуть слышных скрипов в деревянных стенах. Или, может, это кровать скрипела, если Надя решила утвердиться в своем праве на мужа немедленно.