Читать книгу - "Excommunicado - Ди Темида"

28 апреля 2015 года, Нью-Йорк

Единственная фотография, оставшаяся после смерти мужа, — та, на которой он обнимает меня на свадьбе. На снимке я, молодая, ужасно счастливая и влюблённая, смотрю Роджеру в глаза, а он отвечает мне искрящимся от смеха взглядом, обнимая одной ладонью за талию, а в другой держит бокал «Шардоне», которое так не любил, но согласился заказать на торжество.

Провожу ногтём по смятому изображению, ощущая слабое трепыхание той любви, которую когда-то считала настоящей и вечной, — сейчас она похожа на мёртвого зверька, что, казалось бы, дёрнулся, но лишь потому, что в него тыкнули палкой. Прагматизм мне присущ исключительно на работе, в личной же жизни я всегда слишком наивна, романтизируя всё; чересчур доверчива, искренне веря в то, что и меня непременно так же любят в ответ; и, конечно же, полностью отдающаяся чувству. Наверное, так есть и сейчас — после Роджера, правда, у меня не было возможности проверить.

И сейчас, глядя на него, запечатлённого в ту памятную дату, я всё ещё не чувствую внутри стыда за случившееся в субботу. Я не собираюсь искать мужу замену — ни сейчас, ни потом, ни когда-либо, давно поставив на личной жизни жирный чёрный крест, и в первую очередь, наверное, потому, что попросту больше не верю в любовь. И поцелуй с Альваро не должен был что-либо изменить, да и можно ли вообще полюбить такого человека?.. Абсурда больше быть не может.

Я думаю, это обволакивающе-тёплое чувство любви представлено внутри каждого из нас в виде некоего дерева, которое расцветает, стоит найти свою вторую половину. Но нюанс в том, что у кого-то бутоны могут распускаться множество раз в течение жизни, а у кого-то, как у меня, корни самого дерева загнивают сразу же и после первого.

Уверена, что оно, это чувство, мне более недоступно…

Роджер не хранил мне верность три последних года брака, как выяснилось после, — с непревзойдённым мастерством играя роль любящего, почти идеального мужа, но славно умудряясь размениваться на две постели. Так почему же я сейчас должна чтить его память и чувствовать угрызения совести, потому что ответила на тот поцелуй?.. И да. Я упустила момент, когда пропиталась таким цинизмом.

Всмотревшись в лицо покойного супруга совершенно равнодушным взглядом ещё раз, — таким же, каким одаривала и крышку опускаемого в землю гроба, в том числе потому что оставила слёзы и часть себя на могиле сына двумя днями ранее, — я откладываю фотографию в коробку с осколками прошлой жизни и встаю, чтобы собраться на работу.

Позволяя размышлениям взять совершенно иное русло, раз уж в них единожды мелькнул Рамирес…

***

Этому не стоило случаться.

Каждое слово во вспоминаемой мною фразе издаёт в голове звук подобно свисту катаны, разрубающей голову поверженного самурая.

Пальцы слишком сильно зажимают бордовую матовую помаду и подносят к губам — накрасить их идеально, глядя в отражение маленького зеркальца, та ещё задача, но я справляюсь с первого раза. Навыки могут забыться, но не теряются…

Этому. Не стоило. Случаться.

Сознание, до сих пор не вернувшееся из нокаута, почему-то всё время цепляется, как за соломинку, что всё-таки не было сказано: «я» и «не должен был позволить». Это пускает луч слабой надежды в искореженное нутро, только вот нужна ли она мне?

Щёточка туши проходит изогнутым взмахом по ресницам, моментально одаряя их насыщенным цветом и выразительностью.

Не стоило… Случаться.

Когда? Когда я успела настолько в него погрузиться?.. Свечение экрана так и не выключенного в течение выходных телевизора не способно развеять предрассветные сумерки, пробравшиеся сквозь задёрнутые шторы в квартиру. А я всё думаю, что моё нутро похоже чем-то на это новое арендуемое пристанище — оно пусто, темно и не обжито. Только вот нашло ли оно, вопреки моей воле, свой собственный источник света?

Разве что губительного…

Румяна касаются скул, делая их точёными. Запорхавшая в воздухе пудра, ложась на нос, завершает приготовления — и пусть я не вижу всё лицо в отражении целиком, догадываюсь, что выгляжу как раньше. Как годы назад, когда макияж был неотъемлемой частью утренней рутины. Только теперь я наношу его по другой причине, переступив собственное обещание не делать этого, работая на Рамиреса, — за слоем тонального крема и остальной косметики планирую скрыть набирающий внутри обороты хаос. Должно помочь…

Перекинув на предплечье бежевый пиджак и поправив аккуратный бант шёлковой блузки, я берусь за ручку двери и неохотно следую из своей захолустной обители навстречу слишком яркому миру, в котором через час-два вновь предстоит увидеть Альваро. В другой ладони держу ключи от машины и конверт с документами, которые пока так и не изучила, позволив воскресенью и переживаниям о произошедшем оставить меня в постели под одеялом.

И хоть внешне сегодня кажусь неприступной стервой с надменным взглядом, подчёркнутым подводкой, внутри я донельзя рассеяна, неостанавливаемой мясорубкой прокручивая мысли. Я не должна была подпускать его так близко…

Так, какую стратегию поведения теперь избрать?..

Игнорировать? Дёшево и глупо. Поговорить? «Знаешь, я согласна с тобой, ты перешёл все границы и не должен был целовать меня», — ага, конечно, и получить в ответ саркастичное: «Можно подумать, кто-то яро сопротивлялся…»

Сделать вид, что ничего не произошло? Тут моя адвокатская суть противится наличию фактов — произошло же. И теперь с этим нужно что-то сделать, только вот пока ни один из вариантов действий мне не нравится.

Продолжая методично поедать себя уже в машине, я выруливаю по направлению к Манхэттену, собирая друг за другом все возможные пробки. На одном из светофоров тяну пальцы к губам, ощущая раздражающее покалывание, стоит лишь вспомнить о том, как Альваро целовал меня, но после резко бью ладонью по рулю, задев клаксон.

«Как можно было? Как, Джейн? Тебе мало всего остального, хочешь теперь ещё и разгребать усложнившиеся отношения с Рамиресом?» — корю себя с рвением, достойным взмахов плети погонщика рабов, и не нахожу никаких внятных ответов.

Так, всё. Стоп. В конце концов, почему об этом беспокоюсь лишь я одна? Почему это вообще должно настолько волновать только меня? Может быть, для Рамиреса ничего и не усложнилось. Не изменилось. Не вызывает желания обсудить. Так какого чёрта сейчас себя мучить?

Пусть это останется на его стороне — я принимаю решение трусливо бросить «бразды правления» над этой ситуацией ему, а самой наблюдать и подстраиваться, если это будет и в мою пользу.

Между нами не может быть никаких отношений или хотя бы отблеска чувств. Это невозможно. Неправильно. Противоестественно. И я не должна поступаться со своими принципами и принятыми давно решениями после гибели Роджера, чего бы мне это ни стоило. Не должна…