Читать книгу - "Снова любить... - Сара Оклер"

Терпкий запах чая напоминает о родителях, работающих в саду. В такие моменты они похожи на двух неутомимых первопроходцев, понимающих друг друга без слов. И почему-то я вспоминаю, как вчера ночью лежала рядом с Сэмом и смотрела на мир, закрыв глаза. Впрочем, одновременно думать о родителях и о Сэме – странная затея, поэтому я пытаюсь представить, что сейчас делают мама с папой, которых отделяют от меня четыре тысячи километров и три часа разницы во времени. Я отправила им открытку из Алькатраса и позвонила несколько дней назад. Их голоса в трубке казались такими далекими и тихими. Я слушала истории о последней папиной сделке и их достижениях в садоводстве. Недвижимость продается, семена всходят, а их жизнь продолжается, даже когда меня нет рядом.

Я закрываю глаза, делаю глоток чая и вновь возвращаюсь мыслями к Сэму. Чувствую на своем лице оранжево-желтые теплые лучи солнца, вспоминаю, как он прикрыл мне веки ладонью и научил видеть мир по-другому. Я словно возвращаюсь назад во времени, воскрешаю в памяти каждый вздох, каждое прикосновение. Думать об этом одновременно невыносимо и ужасно приятно. Я почти ощущаю прикосновение его губ к моим и…

– Вот ты где! – кричит Фрэнки, нарушая мой покой с грацией слона в посудной лавке. – Почему не разбудила?

– Я думала, ты заметила, что я ушла.

Остается только надеяться, что она не услышит раздражение в моем голосе.

– Анна, – говорит Фрэнки, снимая с плеча рыжий волос, – надо было меня растолкать, сама-то я не проснусь. Из-за этого тебе пришлось целое утро просидеть в одиночестве.

– Угу. – Я закрываю дневник, пряча так и недописанные истории. – Кошмар.

– А что ты сегодня наденешь?

– Куда?

– Анна! – вздыхает Фрэнки. – Иногда ты меня так раздражаешь!

– Ты хотела сказать, поражаешь.

– Чего?

– Ты имела в виду поражаешь.

– Я так и сказала. Мы ведь сегодня собирались в Сан-Франциско.

Точно. Со всеми этими воспоминаниями и тихим утром я совсем забыла о тактическом отступлении в Сан-Франциско.

– Полагаюсь на тебя. Подбери что-нибудь подходящее, – говорю я.

Я провожаю Фрэнки взглядом, когда она уходит на кухню готовить завтрак. Я слышу, как она ищет столовые приборы, бросает ложку в миску, громко стучит дверцами шкафа, достает коробку с сухим завтраком, упаковку молока, диетическую колу из холодильника и при этом, забывшись, тихо напевает песенку из далекого детства.

Мечтаешь ли ты о Лунных бликах в бокале?

О солнечном свете в серой воде?

Мечтаешь ли ты обо мне?

Последний раз я слышала ее очень давно. Тогда мы учились в четвертом классе, а Мэтт – в шестом. Он играл в школьном мюзикле «Моя жизнь – это музыка», и я ходила на выступление. Мы с родителями, Фрэнки и тетей Джейн сидели в креслах, а дядя Ред с остальными счастливыми отцами стоял в заднем ряду и снимал все происходящее на камеру, чтобы когда-нибудь потом устроить пытку семейным видео.

Я помню все это так хорошо, словно спектакль только что закончился. Мэтту досталась композиция под названием «Мечтаешь ли ты обо мне?». Его нарядили в смокинг с серебристым поясом, а младшеклассников – в костюмы рыб и русалок. Мэтт пел припев, остальные дети – куплеты. Вот только все вечно забывали слова, и ему приходилось отдуваться, делая вид, что так и задумано.

Порой я смотрю на Фрэнки, а вижу Мэтта – искаженную картинку в стакане воды: черты как будто те же самые, но неуловимо другие. Наблюдая за ней и слушая ее, я никак не могу отделаться от ощущения, будто он спустился с небес, чтобы послать мне весточку.

Фрэнки, все еще тихо напевая, собирает посуду и продукты. А потом наконец-то замечает, что я подглядываю, умолкает и весело хихикает. И мне на мгновение кажется, что передо мной настоящая Фрэнки, а не искаженное воплощение Мэтта. Фрэнки, которая пекла печенье, когда мне было грустно, а по дороге из школы срывала одуванчики для мамы. Старая добрая Фрэнки, которая все еще стесняется своего голоса.

– Не подслушивай, – тихо просит она, притворно закашлявшись.

– И не собиралась, – вру я. – Просто услышала, что ты идешь.

Фрэнки расставляет посуду, насыпает в тарелку горсть маленьких колечек и, убедившись, что этого хватит, заливает молоком.

Я просто не выношу, когда кто-то рядом прихлебывает (если уж на то пошло, я вообще не очень жалую любые звуки поглощаемой еды), но Фрэнки по-другому просто не умеет.

– По воскресеньям автобус в Сан-Франциско ходит каждые два часа. Точно тебе говорю. – Из уголков ее рта стекают тонкие струйки молока. Она не замечает этого и тянется за следующей порцией колечек, напоминая при этом цаплю, которая пытается удержать в слишком узком клюве трепещущую рыбешку. – Ехать туда примерно два с половиной часа. Можем отправиться в десять и провести целый день в городе.

Почти с первого дня каникул мы врем дяде Реду и тете Джейн, чтобы провести побольше времени с Сэмом и Джейком. Обычно все ограничивается парой-тройкой часов. Это даже не совсем обман, ведь мы в самом деле отдыхаем на пляже, просто в нескольких километрах от остальных туристов.

Поездка в Сан-Франциско – моя идея, но врать дяде Реду и тете Джейн о том, где мы провели целый день, не очень-то правильно. Ведь в этом случае мы уедем очень далеко от Занзибар-Бэй.

– Может, вернемся к обеду? – уточняю я. – Тогда у твоих родителей точно не возникнет подозрений.

Услышав это, Фрэнки чуть не роняет ложку.

– Боже, Анна, иногда ты такая органическая!

– Ограниченная. Нет, это не так. Но мне кажется, что…

– Слушай, это ты предложила наврать им про Джеки и лодку. Если мы вернемся так рано, это точно будет выглядеть странно. На лодке обычно катаются целый день. Да и родители Джеки наверняка пригласят нас на обед.

– И правда.

– Анна, что такое? Ты ведь все правильно сказала: нам не помешает провести немного времени вдвоем. Заканчивай, и пойдем собираться. Сегодня мы должны выглядеть просто потрясно.

Я беру дневник, кружку и упаковку от батончика, потом смотрю на небо и мысленно проклинаю бога летних каникул за весь этот кошмар с «булыжниками», попытками сбежать от Сэма и прочими авантюрами.