Читать книгу - "Моя до полуночи - Лиза Клейпас"

Она взяла фигурку и демонстративно откусила голову, вызвав смех Кэма.

Глядя на него, Амелия подумала о том, что должны же у него быть хоть какие-нибудь недостатки в лице или фигуре. Но кожа была гладкой, как темный мед, а черты лица – идеальными.

Проглотив пряник, она промямлила:

– Я не верю в удачу.

– И в мужей, очевидно, тоже.

– Для себя – нет. А для других…

– Все равно. Вы, во всяком случае, выйдете замуж.

– Почему вы так уверены? – возмутилась Амелия. Прежде чем ответить, Кэм бросил взгляд на улыбающихся сестер Хатауэй. Меррипен, напротив, был мрачен.

– Могу я украсть вашу сестру? – спросил он. – Мне надо поговорить с ней на тему пасеки.

– Что это значит? – спросила Беатрикс, отбирая у Амелии обезглавленного «мужа».

– Полагаю, мистер Роан имеет в виду нашу комнату с пчелами, – ответила Уин, подталкивая сестер к палаткам. – Пойдемте поищем, где продаются шелковые нитки для вышивания.

– Далеко не уходите, – предупредила их Амелия, удивленная тем, что ее семья покинула ее с такой скоростью. – Беа, не покупай ничего, не поторговавшись. А ты, Уин… – Но ее уже никто не слушал. Только Меррипен обернулся и сердито на нее посмотрел.

Недовольство Меррипена явно понравилось Роану. Он предложил Амелии руку:

– Давайте пройдемся.

Она хотела возразить против подобной команды, но подумала, что, возможно, теперь долго его не увидит или вообще – никогда. Да и противиться привлекательному блеску карих глаз Амелия была не в состоянии.

– Почему вы сказали, что я выйду замуж? – От ее внимания не ускользнуло, что многие оборачивались на них, особенно на цыгана, одетого как джентльмен.

– Это написано на вашей руке.

– Гадание по руке – обман. К тому же мужчины не читают по руке. Только женщины.

– Если мы этого не делаем, – весело отозвался он, – не значит, что не умеем. Невозможно не увидеть вашу линию замужества. Она такая четкая.

– Линия замужества? А где она? – Амелия стала рассматривать свою ладонь.

Роан увлек ее в тень большого бука на краю лужайки. Люди все еще гуляли, хотя солнце уже начало заходить за горизонт. В преддверии вечера стали зажигать лампы и факелы.

– Вот она, – сказал он, взяв ее руку и перевернув ладонью вверх.

Амелия страшно смутилась. Ей следовало бы быть в перчатках, но на ее лучшей паре оказалось пятно, на другой – дырка в пальце, а новую пару она не успела купить. Еще хуже было то, что на большом пальце был порез от железного ведра, а ногти были подстрижены коротко, как у ребенка, потому что она их сломала. На секунду она пожалела, что у нее не такие руки, как у Уин, – элегантные, бледные, с длинными пальцами.

Она хотела отдернуть руку, но Роан удержал ее.

– Погодите.

У нее не оставалось выбора. Ее пальцы уже лежали в его теплой руке. Краска залила ей лицо, когда она почувствовала, как он провел большим пальцем по ее ладони, а потом по пальцам, пока они не расслабились.

Его тихий голос словно проник в какой-то тайный центр удовольствия где-то у основания ее черепа.

– Вот. – Он провел кончиком пальца по горизонтальной линии у основания мизинца. – У вас будет всего один брак. Он будет долгим. А эти линии… – Он провел по трем коротким вертикальным линиям, пересекающим линию замужества. – Они означают, что у вас будет по крайней мере трое детей. – Он задумался. – Да, две девочки и мальчик. Элизабет, Джейн и… Игнатиус.

Она не удержалась от улыбки:

– Игнатиус?

– В честь его отца, – серьезно ответил он. – Выдающегося пчеловода.

Роан явно ее поддразнивал. Она поджала губы, взяла его руку и повернула ладонью вверх.

– Дайте мне тоже посмотреть на ваши линии.

Роан держал руку расслабленно, но она чувствовала ее силу, ощущая мускулы под смуглой кожей. Пальцы были ухожены, ногти безупречно чистые и коротко подстриженные. Цыгане в этом смысле были привередливы, для них чистота была почти священным ритуалом. Семья Хатауэй уже давно удивлялась взглядам Меррипена на то, что значит настоящая чистота. Он предпочитал принимать душ, а не ванну.

– У вас даже более глубокая линия брака, чем у меня, – сказала Амелия.

Он кивнул, не спуская с нее глаз.

– И у вас тоже будет трое детей… или четверо? – Она дотронулась до еле видимой линии сбоку ладони.

– Только трое. А линия сбоку означает, что у меня будет очень короткая помолвка.

– Вас, наверное, погонят к алтарю под дулом пистолета какого-нибудь разгневанного папаши.

Кэм Роан усмехнулся:

– Только если я похищу невесту из ее спальни.

Амелия внимательно на него посмотрела:

– Мне трудно представить вас мужем. Вы кажетесь одиночкой.

– Вот уж нет. Я никогда не отпущу от себя свою жену. Мы будем кочевать с vardo по всему свету. Я надену ей на пальцы рук и ног золотые кольца, а на щиколотки – браслеты. Вечером я буду мыть ей голову и расчесывать волосы у костра, пока они не высохнут. А каждое утро я буду будить ее поцелуем.

Амелия отвернулась от него, чтобы скрыть свое смущение, а потом и вовсе отошла, чтобы нарушить интимность момента.

Они пересекли лужайку.

– Мистер Роан, почему вы ушли из своего табора?

– Я и сам не знаю.

Амелия удивленно взглянула на него, и Кэм продолжил:

– Мне было десять лет. Сколько я себя помню, я всегда путешествовал в кибитке дедушки. Своих родителей я не знал – моя мать умерла при родах, а отец был ирландским gadjo. Его семья не признавала брака и убедила оставить мою мать. Думаю, он даже не знал, что у нее будет ребенок.

– И никто ему об этом не сказал?

– Не знаю. Может быть, они решили, что это ничего не изменит. Дедушка рассказывал, что мой отец был молодым человеком и незрелым, даже для gadjo. Однажды бабушка надела на меня новую рубашку, которую сшила сама, и сказала мне, что я должен уйти из табора. Она сказала, что я в опасности и больше не могу жить с ними.

– В какой опасности? Откуда она могла вам грозить?

– Бабушка не захотела сказать. Один из моих старших кузенов – Ной – отвез меня в Лондон и пристроил там на работу. Он пообещал, что когда-нибудь приедет за мной и скажет, когда будет безопасно вернуться домой.

– А вы все это время работали в игорном доме?

– Да, старик Дженнер нанял меня посыльным. – Лицо Роана потеплело от воспоминаний. – Во многих отношениях он был мне как отец. Конечно, мне от него частенько доставалось – он не упускал возможности пустить в ход кулаки, – но он был хорошим человеком. Он обо мне заботился.