Читать книгу - "Жасминовый дым - Игорь Гамаюнов"

– Не узнаёте, конечно, – с уличающей интонацией произнесла женщина, глядя на него в упор. – Я от Вадимыча. Вы у нас прошлой осенью охотились – с кинокамерой.

– Да-да, разумеется, – Виктор неопределённо улыбался, припоминая прошлогоднюю командировку и не понимая, зачем он мог понадобиться этой, в общем-то, малознакомой женщине – жене егеря. – Ведь вас Верой зовут? Как он там, Вадимыч, здоров?

– Он ТАМ здоров. Похудел только.

– Почему? – машинально спросил Виктор, гадая: что бы это всё значило – ответный визит проездом? Или – по какому-то делу?

– Нервничает очень, да и кормят ТАМ плохо.

– Где «там»? – Виктор продолжал неопределённо улыбаться, прикидывая, куда девать эту посетительницу с её допотопным чемоданом, ведь она, судя по всему, притащилась прямо с вокзала.

– Да вы разве не знаете? – Вера смотрела на него снизу вверх круглыми, изумлённо-испуганными глазами. – Неужели не слышали?

– А что я должен был слышать? – Виктор перестал, наконец, улыбаться, чувствуя, как что-то нелепое, лишнее вламывается сейчас в его жизнь.

– В тюрьме он, – сказала Вера. – Он же человека убил. Из-за вас.

– Убил? Из-за меня?

– Из-за вас. Сразу после вашего отъезда.

– Да вы что… Вы что-то путаете… Как такое может быть?!

Виктор ошеломлённо бормотал эти слова, убеждённый: чепуха какая-то… Из-за него егерь кого-то убил? Да ещё – после его отъезда? Бред!.. Но не принимая этот бред рассудком, Костин словно бы однажды предчувствовал его вероятность. Будто бы даже ждал его. И вот он, этот бред, явился, изменив все его ощущения: блеск мартовского солнца в мокрых тротуарах за вестибюльным окном стал раздражающе слепящим; шелест шагов, обрывки фраз, стук лифтовых створок – все те шумы, обычно тонизировавшие Костина чувством включённости в отрегулированную жизнь его министерства, сейчас кружили вокруг с вязкой плотностью неостановимого, втягивающего в своё нутро, фантасмагорического водоворота.

И странно было видеть, как проходят мимо сослуживцы, привычно улыбаются и кивают ему. Ну, да, конечно, они же не знают, в какую историю вляпался он прошлой осенью, когда, утомлённый дождливым октябрём, московской суетой, раздражающими уличными пробками, вызвался в дальнюю командировку, в степную глушь, где, по рассказам бывавших там командированных, сохранилась ещё нетронутая нынешней цивилизацией экзотика. Потому-то и кинокамеру с собой захватил.

2

…Тот день, начавшийся в предрассветных сумерках, был бесконечен, как степь. Как небо над степью. Он бил в глаза речной синевой. Шуршал тростниковыми зарослями. Жужжал включённой видеокамерой. Хлестал небо гулкими выстрелами. И пронзал душу горловым всполошенным криком низко летевших гусей – после промаха невозмутимого егеря, который, как казалось Виктору, не способен волноваться ни при каких обстоятельствах.

Промах же был обидный. Всё зябкое утро просидели они, затаившись в кустарнике, на пологом спуске к реке. Трижды гуси шли под выстрел, но каждый раз что-то мешало. Гуси тянулись цепочкой вдоль реки, снижаясь к островку, заросшему сочной травой. Костин держал их в кадре, видел крупно, ждал – вот сейчас Вадимыч грохнет из обоих стволов, и белая птица в синем небе, заламывая крылья, жгутом сплетая длинную шею, начнёт медленно падать, как бы тонуть в густом, упругом воздухе. Тонуть очень медленно, потому что Костин так снимет! И будет видно (крупный план!), как взъерошиваются сизовато-белые перья.

Вначале гусей спугнул объектив камеры, остро сверкнув из кустов отблеском низкого солнца. Они с криком взлетели вверх, быстро уменьшаясь в синеве неба, и Вадимыч велел Костину пересесть под другой куст – в плотную тень. Потом показались три птицы – поднялись из-за кромки тростника, укрупняясь в кадре, и в этот момент вдруг раздался плеск и топот, и гуси круто свернули в степь. Костин, поднявшись из кустов, увидел лошадей, бегущих друг за другом – по краю пологого берега, по воде, по осоке.

Их было не больше десятка. Степной ветер вздувал их гривы, трепал хвосты – он словно материализовался в их кофейно-золотистых крупах, длинных ногах, влажно сверкающих копытах. Заметив Костина, они шарахнулись в сторону, помчались через широкий, мелкий рукав реки к острову.

Это были одичавшие кони, на них здесь охотились. Костин, правда, успел поймать их в кадр, крупно снять вздыбившиеся гривы, мокрые бока, слепящие брызги – весь их красивый, панический бег и то, как входили они в глубокий рукав, пускаясь вплавь, как выбирались на глинистый берег, хрипя и оскальзываясь, как неслись в степь, металлически отблёскивая на солнце. Но гуси-то были упущены!

Солнце уже поднялось, пора было уходить. Костин опустил кинокамеру в чехол, висевший на ремешке, Вадимыч закинул ружьё за спину. И тут воздух над ними лопнул, будто его распороло резким, свистящим звуком.

На этот раз гуси шли из степи, с рисовых чеков – летели кучно и так низко, что видны были их поджатые лапы, тёмные концы напряжённо дрожавших крыльев, плотно облегающие снизу белые перья, подсвеченные розово-золотистым отблеском речной излуки.

Костин выхватил камеру, нажал пуск – гуси были в кадре. Вадимыч сорвал с плеча ружьё. Но резкий грохот выстрелов – один, затем второй – лишь бросил птиц далеко вверх, в просторное небо, откуда долго падали их отрывистые, затихающие крики (Костину казалось – это со звоном обламываются куски тонкой голубовато-прозрачной чаши, невидимо висевшей над степью, и вот сейчас, после выстрелов, расколовшейся).

– Так тоже бывает, – только-то и сказал про свой промах невозмутимый Вадимыч, разламывая ружьё, бросая в кусты пустые, резко пахнувшие порохом гильзы.

– А мне говорили, ты даже в темноте, на звук попадаешь, – сказал Костин и спохватился: ну что за бестактность.

Но егерь её не заметил – шёл к мотоциклу, пригибаясь под ветками, сквозь густо сросшиеся высокие кусты по кабаньей тропе, широкая спина с ружьём покачивалась впереди.

– На охоте всяко случается, – говорил, – днём промахнёшься, ночью попадёшь.

Голос ровный, как степной горизонт. Садился на мотоцикл не торопясь. Лицо будто из тёмного камня – никаких эмоций! Снимать – можно, заставить волноваться – нет. Может быть, это и есть оптимальный способ существования? Все варианты давно просчитаны и выбран лучший. Ну, что ему, профессионалу, один промах?.. Да и стрелял-то он не ради самой охоты. И рядом с ним отнюдь не ценитель метких выстрелов – всего лишь развлекающийся командированный.

Мотоцикл ходко шёл к дому, огибая кустарник; густо синел изгиб реки за кромкой высокого тростника; утренний ветер холодил лицо. Нет, жизнь, несмотря ни на что, всё-таки хороша!.. Виктор, держась за металлический поручень тряской люльки, вдруг представил себе, как за тысячу вёрст отсюда, в его утомительно-большом городе, сумрачном от непогоды, сейчас тускло блестят потоки автомобилей, к стёклам липнет дождевая пыль, мигают светофоры, торопятся прохожие, задевая друг друга зонтиками.