Читать книгу - "У счастья ясные глаза - Светлана Лубенец"

Сонечку мы с подругой растили вместе. Наташа всегда мне помогала, охотно сидела с ней и даже брала к себе домой. У них с Филиппом детей не было, и они оба с удовольствием нянчились с моей дочкой. После развода Наташа ударилась в клубный загул, но он довольно быстро закончился, и мы опять занялись Сонечкой.

– Очевидно, я не могу полноценно развлекаться, если рядом со мной нет твоего синюшного лица и сдерживающего начала, – сказала она мне после последнего похода в навороченный клуб-казино и отдала для переделки Сонечке два своих шикарных ярких платья.

Наташа считала, что Дюбарев пьет из меня соки и тянет деньги. Это не так. Он всегда платил алименты. Да, платил, только они были смешными и к тому же скоро кончатся – как только Сонечке стукнет восемнадцать. Рома из благородства (а Наташа думает, что сдуру) сразу усыновил ребенка своей второй жены и до сих пор платит алименты и ей. Мальчику той женщины сейчас шестнадцать, значит, Роме платить ей еще два года. А зарплата у него небольшая. Закончив институт точной механики и оптики, он распределился в один научно-исследовательский институт, где работает до сих пор. Этот институт уже довольно давно дышит на ладан и находится под угрозой закрытия, а у Дюбарева не хватает темперамента, чтобы заняться поисками другого места. Он все надеется, что пронесет. Не пронесет.

Вот возьмем нашу техническую библиотеку. Она находится в Большом Инженерном Корпусе, про который Наташа уже рассказывала. Раньше библиотека принадлежала заводу, как, впрочем, и все, что находилось на его территории.

Теперь вместо одного большого организма на его земле постоянно вспучиваются и, еле шевеля так и не отросшими щупальцами, тут же отмирают разные невообразимые новообразования типа ООО, ОАО, ЗАО и прочего. Мы, то есть наша библиотека, тоже теперь принадлежим к некоему ООО «НИКОН». Что такое «НИКОН», никто из наших не знает: может быть, аббревиатура, а может, просто броское словообразование для украшения визиток руководства.

Нам было бы все равно, как называться, если бы не трудности, с которыми мы столкнулись в связи с этими переменами. Главная трудность состоит в том, что нам предложили самоокупаться. Вы можете представить, как может самоокупаться библиотека? Выдавать книги за деньги? Да кто ж их будет брать?! Наша заведующая Маргарита Петровна объявила конкурс среди библиотекарей на лучшую идею самоокупаемости. Всем на удивление, первую идею родила Берта Эммануиловна, старейший работник, совершенно «развращенный», как нам казалось, социализмом и неспособный к новому мышлению.

По ее придумке мы расклеили по нашему району Питера объявления, что такая-то техническая библиотека на коммерческой основе, то есть за наличку, открывает абонементы населению, не имеющему пропусков на территорию завода, обещая редчайшие издания и самые последние новинки. Что касается редчайших изданий, то они у нас действительно имелись, а что до новинок... Откуда бы у нас взялись на них деньги? Однако некоторая часть населения, не имеющая пропусков, откликнулась, и начальству пришлось прорубить «окно в Европу», то есть дверь из библиотеки, выходящую за территорию завода.

Население, не имеющее пропусков, кое-что приобрело, а мы свои пропуска на завод потеряли, потому что могли проходить на свое место работы прямо с улицы. Вместе с пропусками мы потеряли заводской продуктовый магазин, в котором все отоваривались в течение рабочего дня. Это было очень удобно, потому что не надо было тратить время на магазины после работы и можно было сразу ехать домой. На наши сетования опять, как ни странно, именно Берта Эммануиловна заявила, что в рабочее время надо работать, а не ошиваться в магазине.

Платные абонементы, конечно, принесли нам кое-какие доходы, но до полной самоокупаемости было еще далеко. Вслед за Бертой Эммануиловной каждый из библиотекарей счел своим долгом внести некую лепту в дело самоокупаемости. Я, например, предложила делать за деньги ксероксы статей в журналах и книжных глав. Наша библиотека ведь не обыкновенная, а техническая. Читателям подчас нужен не весь сборник статей, а только какая-нибудь одна, по его специальности и разрабатываемому вопросу. Мое предложение приняли, и ксероксный бизнес тоже пошел неплохо. Но как мы ни старались, самоокупиться окончательно не получилось, и начальство от нас отстало. Правда, утверждало, что временно.

Вы удивляетесь, наверное, для чего я это так подробно рассказываю? Сейчас объясню. Во-первых, именно из «окна в Европу» пришел... Впрочем, об этом позже. Во-вторых, мне важно, чтобы вы поняли, что и моему Дюбареву в смысле заработков в загнивающем НИИ надеяться не на что. На этой почве мы с ним даже часто ссоримся. Он думает, что я ему без конца об этом говорю, чтобы получить с него побольше денег на Сонечку, а на самом деле мне его жалко. Мы-то с дочкой уже привыкли экономить буквально на всем, и, честно говоря, меня это вполне устраивает.

Наташа вам уже описывала нашу с дочкой внешность. Она у нас одинаковая. Мы обе очень белокожие, бледные, со светлыми волосами и глазами. Нам не идут яркие вещи и косметика. Наташины клубные платья так и лежат у нас в шкафу, неперешитые. Сонечке всего этого великолепия не надо было. Впрочем, так я думала раньше, до всей этой мрачной истории с беременностью, выкидышем и всем последовавшим за этим, о чем вы уже имеете некоторое представление. Я говорю некоторое, потому что вы знаете вариант Наташи, а я хотела бы рассказать свой. Мой вариант, конечно, будет отличаться не слишком, но вы, по крайней мере, представите, как мы все это пережили.

Как я уже сказала, мы с дочерью очень похожи внешне. Мне казалось, что и внутренний мир у нас чуть ли не один на двоих. Мы с ней всегда были очень близки, много времени проводили вместе, много читали вслух и переговорили, кажется, обо всем, о чем только можно было переговорить.

Я думала, что знаю все Сонечкины мысли. Они ведь так явственно проступали сквозь прозрачную кожу ее лица. Они были чисты и непорочны. Сонечка – утонченная и рафинированная домашняя девочка, воспитанная на классической литературе и музыке. Молодежной тусовке она всегда предпочитала очередную вылазку со мной в концертный зал, музей или на выставку, чем очень меня радовала.

Я гордилась, что моя дочь не такая, как те вульгарные девицы с бутылками пива в руке наперевес, от которых я шарахалась на улице. Я никогда не слышала от Сонечки запаха вина или никотинового перегара, что в наше время само по себе уже считается нонсенсом. Я была очень счастливо усыплена кротким выражением ее ангельского лица, музыкой ее серебряного голоска и редкими отлучками из дома.

Когда я узнала, что Сонечка беременна, то была убеждена, что ее жестоко изнасиловали в какой-нибудь грязной подворотне, и собиралась бежать с заявлением в милицию. Я никак не могла взять в толк, что никто ее не насиловал, что она сама этого захотела, потому что жутко и безответно влюблена.

– Ну... тогда я вообще ничего не понимаю, – выдавила из себя я, когда нам пришлось все это обсуждать. – Зачем же так?

– Как? – вскричала Сонечка. – О чем ты, мама?

– Я говорю, зачем же так? Ты что же, хочешь его шантажировать ребенком? Это любви к тебе не прибавит!