Читать книгу - "Интимная жизнь моей тетушки - Мейвис Чик"

Я постаралась сгладить острые углы. Посмеялась над его появлением в отеле, спросила, где он взял эту одежду, костюм, блейзер, и он ответил, что в магазине, торгующем поношенными вещами. Я сказала, что хочу, чтобы он почаще ходил в блейзере. Только в блейзере. Но он не рассмеялся. И радость от встречи со мной быстро испарилась. Сначала он извинился, сказав, что в Бате повел себя как законченный эгоист, потом взял извинения назад, заявив, что не стоило мне вообще туда ехать, потом захотел узнать в подробностях все, что мы делали в этот уик-энд, потому что лучше знать, чем не знать, потом сказал, что ничего не хочет слышать. Он поставил воду для кофе, пока она грелась, забыл про нее и налил нам обоим виски, буквально погнал меня в спальню, а когда мы легли, сел и вновь спросил, что мы с Френсисом делали.

– В субботу во второй половине дня мы погуляли. Вечером посмотрели «Волшебную флейту», а в воскресенье утром…

– Что вы делали в постели?

– Спали.

– Ты с ним трахалась, когда я вошел в ваш номер.

– Он – мой муж.

– Ты получила удовольствие?

– Не следовало тебе приходить.

– Ты получила удовольствие?

– Он – мой муж.

– Благодаря мне ты ловишь с ним лишний кайф? Если мы займемся этим сейчас, будет это более возбуждающим?

– Я ухожу.

– И как тебе с ним… сейчас?

Когда я отказалась отвечать, он задал следующий вопрос:

– Как ты можешь заниматься этим с кем-то еще?

– Он – мой муж, – устало, страдальческим голосом ответила я.

Мэттью спросил, означает ли это, что между нами все кончено.

– Я тебя люблю, – ответила я. – Я хотела быть здесь, как сейчас, с тобой, с того самого момента, как увидела тебя в этом чертовом Бате. Лучше бы я не ездила туда… лучше бы…

Мы были на грани слез, в слезах, не знаю.

– Я не уверена, что смогу жить так дальше, – вырвалось у меня.

– Ты хочешь поставить точку?

Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь кусал палец. Читала об этом в книге, но Мэттью глодал боковину своего большого пальца, как голодный пес.

– Мысль о том, чтобы поставить точку, мне и в голову не приходила. Вопрос в том, как продолжить. Ты и представить себе не можешь, что все это для меня значит… ты обижаешь человека, до которого тебе нет дела, но он – мой муж.

– Это я уже слышал.

Он продолжал глодать палец и смотреть на меня, а потом внезапно задал главный вопрос. Вопрос, которого до сего момента мне удавалось избегать. Неизбежный вопрос.

Полагаю, я его ждала. Но продолжала надеяться, что ему удастся не задать его. У него не получилось. Действительность порушила его наивные представления, будто у нас с Френсисом платонические отношения. И уверенность в том, что так будет и дальше. Он явно не хотел меня ни с кем делить. Долго смотрел на свои руки, касался ладоней, словно хотел убедиться, что они выдержат вес грядущего.

– Так когда ты намерена уйти от него?

– Я бы хотела выпить кофе.

– Дилис, когда ты уйдешь от него?

– Давай не будем…

– Когда ты уйдешь от него?

– Ты говоришь, что я должна выбирать?

– Я спрашиваю, когда ты уйдешь от него?

Когда у тебя нет точного ответа, ты замираешь. Теперь я знала, что чувствовал Майкл Говард, когда Джереми Паксман четырнадцать раз повторяет: «Ты это сделал или ты этого?..»

– Я не знаю…

– Когда?

– Я не могу…

– Когда?

– …пока.

– И?

– Я не знаю… – И тут же добавила, практически не думая: —…Уйду ли вообще.

Есть способ заниматься любовью, теперь я это знаю, когда кажется, что следующего раза уже не будет. И в определенном смысле так и вышло. Потому что после этой ночи мы чего-то лишились. Вылезли из-под панциря. Вылупились из яйца. Пути назад не было. Теперь нам предстояло взять то, что предлагал нам мир, и выжить или умереть. Вопрос «Когда ты уйдешь от него?» все изменил.

По дороге домой, уехала я гораздо позже, чем собиралась, случилось что-то удивительное. Я завернула на заправочную станцию и купила последний номер журнала «Хэллоу!». Подошла к стойке с журналами, взяла, оплатила в кассе, вернулась к автомобилю. Как всегда, страницы журнала заполняли улыбающиеся физиономии кинозвезд и спортивных знаменитостей. Как обычно, комментировалось какое-то событие при дворе. Я отнесла журнал Френсису, который работал в кабинете, и сказала:

– Тетя Лайза настояла, чтобы я захватила журнал с собой.

Мы посидели, я – на подлокотнике его стула, пролистывая журнал, смеясь над абсурдностью комментариев, пока я не убедилась, что мы оба поверили в существование моей дорогой старенькой тетушки.

В этом дьявольском обмане было что-то экстраординарное. Ведь я все проделала на уровне подсознания, первая связная мысль пришла в голову уже после того, как я заплатила за журнал. И это пугало. Убеждало, что дальше так продолжаться не может. И до чего ловко я все придумала и провернула. Оставалось только изумляться собственным способностям по части обмана. С таким уровнем мастерства я могла еще долго хранить в тайне от мужа мои отношения с любовником. Проблема заключалась лишь в том, что каждой своей выдумкой я заостряла еще одну стрелу и всем им предстояло вонзиться в сердце в тот момент, когда он узнает, что я натворила.

Придет день, когда он, оглушенный, подавленный, будет сидеть, возможно, в этой самой комнате, скорее всего один, и вспоминать каждую мою ложь. Наверняка вспомнит и этот нелепый журнал, и эта самая картинка, мы сидим рядышком, вместе смеемся над содержанием журнала, может его добить. А если не эта моя придумка, то следующая за ней или следующая за следующей… «И поразил его в благородное сердце» – так отозвался Марк Антоний о предательском ударе Брута. Тогда удар этот нанес ближайший друг. А что бы он сказал, если бы нож в сердце Цезаря вонзила жена Цезаря?