Читать книгу - "Храни меня, любовь - Светлана Полякова"

Она толкнула дверь — уже приготовившись к отпору, — а ее встретил только его усталый взгляд и крик Аньки: «Мама!»И сразу появился в горле предательский ком.

— Привет, — тихо сказала она. — Дверь была открыта…

— Мы тебя ждали, — сказал он. — Привет…

Она погладила по голове Аньку, мягко отодвинула ее и, пробормотав, что устала и ей хочется под душ, а ужинать она не хочет, по крайней мере — пока, спаслась бегством в ванную.

Пустив воду, долго сидела на краешке ванны, еще не плача. Только готовясь к истерике. Сейчас все происшедшее с ней казалось ей омерзительным и грязным. Руки случайного любовника. Его размеренный, спокойный голос. У-ни-же-ние…

Оно тебя возбуждало, Лора, ведь так?

Она дернулась. Внутренний голос не заглушишь ни громкой музыкой, ни шумом воды… Он будет просачиваться в мозг, подобно вору. Он будет говорить с ней, и она будет знать, что он говорит — правду…

В этом и ужас.

«А просто я привыкла к унижениям», — подумала она. Она к ним привыкла, черт бы всех побрал. Все только и делают, что ее унижают. Даже вежливый Андрей. Даже харизматичный Димочка.

И она сама себя — тоже… Потому что вот так она устроена. Идет вместе со всеми… В общей струе.

Она стояла под душем долго, освобождая тело от воспоминаний о холодных и липких руках. Освобождая себя. «Раньше мне часто снилось, будто я птица и летаю», — почему-то пришла ей в голову мысль. И тут же вспомнилась реклама детского йогурта — «ты растешь», а бабка оттуда была похожа на ее бабулю… И ей как тогда, в детстве, захотелось закричать: я не расту, я именно летаю! Но даже в детстве надо было расти. Никаких полетов. Ведь они где-то вычитали, что от фантазий ребенок дезориентируется в реальности. Потом. Когда вырастает. Поэтому Лора не имела права летать. Даже в детстве. «Да, я расту. Я не летаю. Я расту. Но, знаете ли, я почему-то перестала летать сразу, как только мне это запретили. Как только нашли объяснение. Видишь, мама, видишь, бабушка, какая я послушная девочка?» И Лора рассмеялась — или заплакала? Она не знала. Капельки воды, в конце концов, или слезы катятся по твоему лицу — какая разница?

Он дотронулся до ее запястья и тут же испуганно отдернул руку. А Тоня поймала себя на том, что от этого мгновенного прикосновения ей стало тепло, и совсем не хотелось ей, чтобы он вот так свою руку убирал.

Ну, не самой же его за руку хватать?

Тоня не могла понять, что с ней происходит. Почему она вот так, запросто, рассказывает этому человеку всю свою жизнь. И про Пашку тоже рассказывает и плачет вдруг, точно он ей самый близкий на свете, этот странный Дима.

А еще, когда она заплакала, он снова взял ее за руку, и Тоне пришло в голову — а если он подумает сейчас, что она нарочно, потому что ей ведь хотелось, чтобы он держал ее за руку, медленно и нежно поглаживая пальцы? И Тоня отдернула руку.

— Я не стал бы верить врачам, — сказал он и, как ей показалось, покраснел. «Наверное, потому, что я руку отдернула», — подумала она.

— Почему? — спросила она, просто чтобы что-то спросить — врачам она и сама не верила, после смерти отца.

— Потому что они иногда перестраховываются.

Она хотела закричать: так нельзя, я же испугалась, и мама… Но подумала, что это выйдет глупо, по-детски, и удержалась.

— Надо просто найти хорошего детского пульмонолога и показать малыша ему, — сказал он. — Я попытаюсь что-нибудь придумать. В конце концов, наверняка у моих знакомых есть кто-нибудь…

Она даже не знала, за что она больше благодарна — за то, что он принимает такое участие в судьбе ее сына, или — за то, что сказанная только что фраза обещала продолжение их знакомства. Робко подняла глаза и зажмурилась — таким ослепительным и добрым показался ей его взгляд.

Он тихо засмеялся:

— Вы — сами еще такой ребенок, Топя…

Она хотела сказать ему, что вовсе нет, но почему-то ей на самом деле захотелось быть ребенком, и рядом с ним она могла себе это позволить — быть ребенком…

И засмеялась.

— Кстати, мы уже второй час бродим вокруг вашего дома…

Она и не заметила. А сейчас испугалась — ей казалось, что прошли несколько мгновений — они вышли из храма, и он предложил ее проводить, неужели — уже так долго? И покраснела мучительно — снова ее фантазии, она же наверняка отвлекает его дурацкими своими историями от важных дел.

— Простите, — едва слышно прошептала она.

— За что? — рассмеялся он.

— За то, что я вас… — Она судорожно вздохнула-всхлипнула и, окончательно смутившись, добавила: — Отвлекаю…

— Вы? Меня? — Он снова рассмеялся. — А мне кажется, это я вас отвлекаю…

Он остановился и взял ее руки в свои — крепко и на сей раз совсем не случайно.

— Я… Мы уже будто сто лет знакомы, правда?

— Правда, — едва слышно повторила она кротким эхом.

— Давайте уж на «ты», а то мне все время кажется, что из-за этого холодного «вы» все закончится быстро и неминуемо.

«Как смерть», — подумала Тоня.

— Давай… те, — кивнула она.

И окончательно смутилась. «Веду я себя глупо», — рассердилась она на себя. Даже глаза поднять боится… Девочка-школьница.

А поднять глаза она все-таки не рискнула, вспоминая свое ослепление несколько мгновений назад.

Он же стоял, не выпуская ее ладошки, и смотрел на нее — она почему-то догадалась, что он улыбается.

— А «те» — это что? — поинтересовался он. — Приставка такая? Или слово?

Она не удержалась и хихикнула. «Ну в самом деле, — укоризненно подумала она, — и ведешь ты себя, Тоня, как маленькая и глупейшая девица…»

— Давай, — поправилась она.

— Что давай? — переспросил он.

Она все-таки подняла глаза — он смеялся, и так у него это получалось — славно и мягко, и еще она вдруг поняла, что он тоже сейчас ведет себя как мальчишка, точно они оба впали в детство, забывая, что уже взрослые, и им хорошо… И ничего в этом нет постыдного или смешного, все нормально…

В конце концов, на них смотрит только луна да темное небо над ними, а больше ведь никто и не видит…

«Ну разве что Шерри из окна», — подумала Тоня и испугалась — она же про все забыла сейчас, и про Пашку своего, и про маму, и про бедную Шерри… Разве ей может быть так хорошо? Разве она имеет на это право?

И эта мысль была как удар кнута… Точно она только что парила на мягком, теплом облаке высоко-высоко в небе, а потом явилась Реальность с кнутом, и теперь она, Тоня, летит на землю, зная, что удар от соприкосновения с твердой земной поверхностью неминуем.

Хоть закрывай голову, хоть не закрывай…

Он угадал перемену ее настроения — улыбка исчезла, а глаза стали как у собаки, которую сейчас выгонит любимый хозяин.