Читать книгу - "Моя навеки, сквозь века - Марина Повалей"

class="p1">Так обидно стало! Так горько! Словно держу его, не даю ему свободы. Люди все… моя любовь разрубила время, пространство. Произошло то невозможное чудо и вот мы снова вместе, в нашем доме. Мы можем просто быть счастливы, но они не дают! И самое обидное: он сам. Слушает их, молчит и слушает, слушает и молчит, и ни слова в мою защиту! А кто только не шпыняет! Дома отец, который, кажется, ненавидит; ученики, которых я боюсь до дрожи, как не прикрою глаза, так и вижу их: опьянённых, окровавленных; учёба, которая всё дальше и дальше от меня; и он со своими всеми… неужели нигде, никогда мне не будет покоя. Я ж не для себя, я ж ради него, спасти его, не дать погибнуть…

В какой-то момент я просто услышала больной крик-плач, только тогда поняла, что реву в голос. Что он уже не пытается меня снять, молча прижимает к себе… крик закончился, но слёзы лились ещё долго. Дверь в кабинет уже закрыта, на столике у дивана две чашки с чаем.

От его близости, от ощущения его – такого крепкого, здоровенного, от меня в коконе его тела, от всего этого что-то глубинное, тёмное подняло голову внутри. И это тёмное требует своё: подчинить, поработить, заклеймить, утвердить свою власть. Пусть ты могучий, думай о своём свете, об этих людишках. Мне нужно только одно: чтобы ты жил, чтобы ты жил моим. Я не для того проделала такой путь, чтобы тебя у меня забрали дурацкие правила. Всё это моё, вся эта мощь и сила.

Не дыша, не глядя в глаза, я коснулась кончиками пальцев шеи — он весь напрягся. Пальцы быстро сменили губы — едва ли не урчу от каждого прикосновения с беззащитной кожей.

— Алиса, — мольба в рваном шёпоте, голова на спинке дивана.

Уже увереннее я скользнула языком.

— Нам не следует, скоро свадьба…

Да когда там та свадьба!

Не сопротивляясь, он откинул руки на диван, сжал кулаки. Подобрав юбку я шустро развернулась, распяв его, не прекращая поцелуев — от шеи, по кромке острого колючего подбородка. Заглянула в лицо – веки плотно сжаты, губы – нитка. Продолжая упоённо исцеловывать, я принялась за пуговки платья.

— Дорогая, вы… мы, я не должен. И вы не должны. Нужно подождать до свадьбы, — он задержал мои руки. Что ж… я потянулась к губам: мимолётный поцелуй, едва провела языком:

— А если я хочу?

— Что? — ошарашенное.

— Вас, — сейчас мне не нужно играть: я сама знаю, что в глазах нет ничего кроме желания, что от собственного возбуждения мне трудно дышать, — всё то, что было между нами, — последнее сказала ему шёпотом на ухо, захватив мочку губами, — и ещё больше, и думаю об этом постоянно, вспоминаю, спать не могу, потому что во сне приходите вы, и делаете со мной всё это снова и снова, — член подо мной уже давно напрягся, я, не сдерживаясь, стала тереться о него вот так, сквозь ткань одежды, — берёте меня, владеете мной, творите такое с моим телом, что… помогите мне… — положила его руки себе на грудь, накрыла сверху, заставляя сжать, — сделайте это снова, — он сжал и я застонала. Вот так, сидя на нём, едва дышащем, с прикрытыми глазами, по которым ничего не понятно, — это вы что-то сделали со мной. Что-то такое, что я считаю дни до нашей свадьбы, чтобы принадлежать вам всецело. Каждую ночь, всю жизнь, чтобы вы владели мной…

Ладони скользнули на широкие плечи, наслаждаясь рельефом через ткань рубашки, я продолжала свои признания: откровенные, сексуальные, и очень-очень непристойные. Я говорила, рисовала картины в его воображении, завелась сама так, что готова разлететься на куски…

— Алиса… — снова ошарашенный взгляд, — как вы… это всё…

— Что? — не отпуская его глаз, я перенесла мужские руки себе на ягодицы и громко, протяжно выдохнула, едва их ощутила. — Это всё неприлично? — пальцы растёгивали пуговки, я шепнула ему на ухо: — но я не приличная. Очень не приличная, такая неприличная, что готова кончить, едва вы в меня войдёте. И хочу оттянуть этот момент, чтобы вы успели, — переместила его руку под юбку и громко застонала, только лишь он коснулся лона, — видите? — на выдохе, — что вы со мной делаете, даже не коснувшись нарочно. Что же мне делать с этим телом, которое теперь ваше? Которое каждую секунду ждёт только вашего прикосновения…

Он не говорил, вообще ничего. Но мне и не нужно было, потому что он и не дышал. Смотрел на меня так, будто видит впервые. Глаза горят, лоб поблёскивает от пота, а палец внутри меня двигается. Так хорошо, но так мало! Не прекращая расстёгивать платье, я потянулась губами к венке, вздувшейся на бычьей шее – или сейчас он примет меня, или испугается и прогонит. Пусть.

— Смотрите, Василий Александрович, какое чудовище вы сами создали, — в расстёгнутом платье я соскользнула с его колен, на миг замерла напротив. Стянула платье, захлёбываясь от азарта и собственной смелости стащила чулки и трусы, а когда под сорочкой ничего не осталось, распустила волосы, стащила и её.

Эта игра, где мы на вы, где он весь такой чопорный, неприступный, холодный… Я вовсе не уверена в своей победе. Как бы хороша я ни была, Слепцов не просто кусок гвардейского мяса, он ещё и мозги. И я не уверена, что эти мозги подчинены мне, чего не скажешь о плоти.

— Вот она я, — холодно не было. Кажется, это единственное место в мире, где мне тепло, — такая, какая есть. Без притворства, без кокетства. Мне не нужно ваше положение, ваше дворянство, доходы, я бы попросила только об одном, но если до этого дойдёт. Мне только ты нужен. Любой, какой есть, потому что только от одной мысли о тебе я сгораю в своём пожаре.

На массивном теле только шевельнулся кадык.

Вот сейчас скажет. Или я погибну, или он сам и вознесёт меня на мой собственный Олимп.

Он открыл рот и издал странный, рваный, горловой хрип.

Ещё момент, невидимое глазу движение и он на коленях передо мной – покрывает поцелуями мой живот, бёдра. Пальцы вдавливают так, что наверняка останутся синяки – пусть. Я сцепила руки на стриженой макушке, с трудом отняла голову от себя, чтобы увидеть глаза, чтобы