Читать книгу - "Реванш-2 - В. В. Адамчик"

— Не стоит смущаться, девочка! — неожиданно заявила преподавательница. — Я даже рада, что ты первая решила прибегнуть к такому средству воздействия на зрителя, как эротическое. У нас все равно будет несколько лекций на эту тему, там мы разберем этот аспект подробнее. Но коли речь об этом зашла сейчас, скажу пару слов.

Донья Ламеда обвела взглядом зал и продолжала:

— На эротическом фоне очень часто можно сказать то, что будет воздействовать сильно и останется в памяти надолго. Только здесь требуется настоящее мастерство, иначе действие скатывается к порнографии. Вам понятно, молодые люди, о чем я говорю?

Она обращалась к Ульрико и какому-то его приятелю. Ребята оживленно перешептывались между собой. Исабела проследила за взглядом преподавательницы, и лицо ее потемнело от гнева. Неужели этот несносный ухажер делился с приятелем впечатлениями нескольких ночей, проведенных вместе с ней? «А вот Кике серьезен! подумала девушка, заметив соседа. — Он всегда жутко серьезен… Он лучше, чем Ульрико. Как жаль что он не девчонка. У меня была бы потрясающая соседка, с ней можно было бы все обсуждать, рассказывать без утайки… Но мальчишка любит поучать!»

Ульрико подхватился с места и выпалил:

— Простите, донья Ламеда. Я рассказывал приятелю о том, как бы сам решил эту сцену…

— Очень хорошо, что у вас возникают творческие мысли, — сказала преподавательница, внимательно глядя на долговязого студента. — Только постарайтесь не мешать своим сокурсникам.

— Хорошо, донья Ламеда! Я постараюсь, донья Ламеда! — затараторил Ульрико, опускаясь в кресло. — Извините меня, — добавил он, уже сидя.

Именитая актриса снова обратилась к Исабеле:

— Итак, ты понимаешь меня? Везде должна присутствовать любовь…

Девушка вздохнула.

— Хорошо, — ответила она. — Я переделаю. Любовь будет…

Донья Ламеда подняла вверх указательный палец.

— У тебя непременно получится, если ты уже испытала что-то подобное! — сказала она со значением. — Только вложи в сонет свою душу, частицу личности! — женщина еще раз посмотрела на студентов и наконец оценила работу Исабелы: — У тебя получилось неплохо. Интересно, как тебе удалось добиться этого?

— Не все ли равно? — смущенно махнула рукой девушка.

— Нет, — уверенно произнесла донья Ламеда. — Ты просто не сможешь снова вызвать в себе эти чувства, если понадобится. Представь, что у тебя вечером спектакль, и тебе надо показать, что ты любишь героя. А накануне утром с тобой произошло что-то неприятное, дай Бог, чтобы этого никогда не было… Ты не вызовешь чувства, если не определишь их источник. Так чтоподумай…

Она разрешила Исабеле покинуть сцену, еще раз поблагодарив ее. Потом посмотрела на Ульрико:

— Кажется, у тебя было, что сказать? Я приглашаю тебя на сцену…

* * *

Гильермо добился свидания с братом.

— Я все-таки вытащу тебя отсюда, — сказал он брату. — Не забывай, я адвокат.

Они общались через толстое стекло, в котором были проделаны маленькие отверстия для разговора.

Алехандро поднял брови.

— Я ни на минуту не забывал об этом, — сказал он. — Да что толку? Ты не мог меня официально защищать, потому что ты мой брат. Даже бы если защищал, ничего не получилось бы. У меня нет свидетелей.

— И все-таки я вытащу тебя, — повторил Гильермо. — Свидетеля можно найти.

— Как? Мы были одни. Я и этот пьяный ублюдок, Кто мог знать, какую свинью он мне подложит, напоровшись на собственный нож…

Алехандро горько рассмеялся.

— Не унывай, — сказал Гильермо.

Он посмотрел на надзирателя, который отошел от них в эту минуту довольно далеко. Именно потому молодой адвокат быстро заговорил:

— В конце концов, я могу сунуть взятку этому…

Хулио. Допустим, что он все видел через окно.

— И не сказал об этом на суде? Какой ему смысл был молчать, а сейчас признаться? Нет, так не пойдет, — Все зависит от суммы… — задумчиво проговорил Гильермо.

Алехандро вздохнул.

— Что-то не узнаю я тебя, братец, — сказал он. — Ты всегда так уважал закон. Теперь хочешь нарушить его?

— А что прикажешь делать, если с тобой поступили несправедливо?

Алехандро иронически улыбнулся.

— Я буду себя хорошо вести. Меня должны отпустить раньше.

Гильермо отрицательно покачал головой.

— Все равно тебе придется отбыть больше половина срока. Это не метод. Нет, надо подавать на пересмотр дела. Причем на основании того, что появился свидетель.

— Ты не найдешь свидетеля.

— Все равно, я вытащу тебя! — горячо воскликнул Гильермо. — Еще не знаю как, но обещаю…

Помолчали.

— Послушай, ты не сказал в той корпорации где работаешь, что я в тюрьме? — с некоторым беспокойством спросил Алехандро.

— Почему ты спрашиваешь?

— У тебя могут быть неприятности, — пояснил Алехандро. — Брат в тюрьме. Отец и еще один брат были замешаны в преступлениях. Удивительно, как тебе предложили эту работу.

Гильермо поднял глаза.

— Знаешь, я ведь действительно не говорил им об отце, — признался он. — Но они и не спрашивали.

— Я прошу тебя, чтобы ты и дальше молчал, — сказал Алехандро. — Неизвестно, как отнесется к этому твое начальство. Если тебя выставят на улицу, ты не сможешь помогать моей семье.

— Я понимаю… — пробормотал Гильермо.

— Спасибо тебе за все! — неожиданно сказал заключенный. — Ты мне сильно помог. Не бери в голову, что мне здесь плохо. Я выдержу.

— Я все-таки попытаюсь что-то сделать, — пообещал Гильермо. — С тобой поступили несправедливо, и я это исправлю.

* * *

На самом деле все было не так просто, как Алехандро заявил на свидании. Из следственной тюрьмы его перевели туда, где ему предстояло отбыть весь срок.

Перемену Алехандро почувствовал быстро. В следственной тюрьме исходили из предположения, что человек может оказаться невиновным, потому существовала видимость уважения прав заключенных. А здесь… Надзиратели уже не обращались к нему на «вы», куда там! С заключенными разговор был краток, состоял из коротких приказаний и — довольно часто, — зуботычин, если заключенные думали протестовать.

На угрозы жалоб надзиратели отвечали ехидными улыбочками и говорили:

— Ну что же, жалуйся, парень… Только это аукнется тебе же…

Все жалобы, направляемые заключенными в высшие инстанции, проходили через начальника тюрьмы. Он собственноручно сортировал их. Естественно, если наверх что и уходило, то лишь малая их часть, где говорилось о чем-то несерьезном. Основная же масса жалоб оставалась на столе начальника и потом использовалась против самих же писавших.

— Ты писал? Получай… — такая формула господствовала в отношении тех, кто осмеливался искать справедливости.

И заключенные получали. Кто дополнительные боты, кто карцер, а кто — новых соседей. Таких, которых можно было представить лишь в страшном сне.

Именно не надзиратели и не тюремные порядки приносили основные неприятности. По-настоящему ужасным было окружение, в которое пришлось окунуться Алехандро.

В отличие от осужденного по недоразумению