Читать книгу - "В погоне за счастьем - Дуглас Кеннеди"

А ты не учился в колледже?

Нет, сразу после школы я пошел в «Бруклин игл». Устроился копировальщиком. А к тому времени, как меня призвали на военную службу, уже был младшим репортером. Собственно, так я и оказался в «Старз энд страйпс». Конец истории.

О, продолжай, пожалуйста. Ты ведь на этом не остановишься, правда?

Не такая уж я интересная персона.

Чувствую, как повеяло ложной скромностью, но меня этим не купишь. Каждому есть что рассказать о себе. Даже простому парню из Бруклина.

Ты действительно готова выслушать длинную историю?

Даже не сомневайся.

Историю про войну?

Если она и о тебе.

Он выудил из пачки сигарету, закурил.

Первые два года войны я просидел в вашингтонском бюро «Старз энд страйпс». Умолял о переводе за океан. В конце концов, меня отправили в Лондон — освещать работу штаба союзных войск. Я все рвался на фронт, но мне сказали, что нужно дожидаться своей очереди. Так что я пропустил и высадку союзнических войск в Нормандии, и освобождение Парижа, и падение Берлина, и освободительную миссию янки в Италии — в общем, все «вкусные» события, которые достались старшим репортерам, ребятам с университетским образованием, в званиях выше лейтенантском. Но после долгих уговоров мне все-таки удалось добиться приптски к Седьмой армии, которая входила в Мюнхен. Для меня это стал настоящим откровением. Как только мы прибыли на место, наш батальон послали в деревню милях в восьми от города. Я решил участвовать в рейде. Деревня называлась Дахау. Задача стояла простая: освободить узников концлагеря. Сам городок Дахау был довольно милым. Он почти не пострадал от бомбежек нашей и английской авиации, а центр практически был не тронут. Очаровательные пряничные домики. Ухоженные палисадники. Чистые улицы. И вдруг — этот лагерь. Ты что-нибудь читала про него?

Да читала.

Веришь ли, все ребята из нашего батальона притихли, когда вошли в ворота лагеря. Они ожидали встретить вооруженное сопротивление лагерной охраны — но последние ее бойцы сбежали минут за двадцать до нашего появления. И то, что они… мы… увидели…

Он сделал паузу, как будто собираясь с духом.

То что мы увидели… не передать словами. Потому что это не поддается описанию. Или пониманию. Или объяснению с точки зрения простейших гуманистических принципов. Это такое злодеяние — такой вандализм — что представить его невозможно даже в самом страшном сне…

Как бы то ни было, вскоре после того, как мы вошли в лагерь поступил приказ из штаба союзников созвать в одно место всех взрослых жителей Дахау. Командир батальона — крутой парень по имени Дюпрэ, родом из Нового Орлеана, — поручил это дело двум сержантам. Хотя я провел всего несколько часов с этим батальонов, уже успел прийти к выводу, что Дюпрэ — самый большой в мире крикун. Выпускник военного колледжа «Цитадель» («Вест-Пойнт» Конфедерации», как он сам называл его), он был по-настоящоящему бесстрашным бойцом. Но после инспекционного тура по Дахау его лицо было белым как мел. А голос опустился до шепота.

«Берите каждый по четыре человека, — приказал он сержантам, — и стучите во все двери домов и магазинов деревни. Все, кто старше шестнадцати лет — мужчины и женщины, без исключения, — должны выйти на улицу. Как только соберете всех взрослых жителей Дахау, выстроите их в колонну. Это понятно, джентльмен?.»

Один из сержантов поднял руку. Дюпрэ кивком головы дал ему слово.

«А если они окажут сопротивление, сэр?» — спросил сержант.

Дюпрэ сощурился:

«Сделай так, чтобы никакого сопротивления не было, Дэвис, чего бы это ни стоило».

Но никто из жителей Дахау не оказал сопротивления американ ской армии. Когда наши ребята подходили к их дверям, они покорно выходили на улицу — руки за голову или вверх, женщины отчаянно жестикулировали, показывая на детей, обращаясь с мольбами на языке, которого мы не знали… хотя было совершенно очевидно, чего они все боятся. Одна молодая мама — ей было не больше семнадцати, и на руках у нее был крохотный младенец, — увидев мою форму и оружие, буквально упала к моим ногам и истошно закричала. Я пытался упокоить ее, повторяя снова и снова: «Мы не причиним вам вреда… мы не причиним вам вреда…», но она все билась в истерике. И разве можно было осуждать ее? В конце концов пожилая женщина схватила ее и влепила ей крепкую пощечину, а потом что-то яростно зашептала ей на ухо. Девушка попыталась успокоиться и, прижимая ребенка к груди, встала в шеренгу, тихо всхлипывая. Пожилая женщина посмотрела на меня с боязливым уважением, кротко кивнула мне головой, словно говоря: «Теперь она под контролем. Только, пожалуйста, не трогайте нас.»

«Да кто вас тронет?! Кто вас тронет! — так и хотелось — мне крикнуть. — Мы же американцы. Мы хорошие парни. Мы не враги.»

Но я ничего не сказал. Я просто кивнул ей в ответ и продолжал наблюдения

Ушло около часа на то, чтобы собрать все взрослое населена Дахау. В колонне оказалось человек четыреста, если не больше. Когда процессия медленно двинулась в сторону лагеря, многие начали выть. Уверен, они думали, будто их ведут на расстрел. От центра городка до ворот лагеря было минут десять ходьбы. Десять минут. Расстояние в полмили, не больше. Всего десять минут отделяли эту уютную деревеньку — где все было так чисто, oпрятно и мирно — от настоящего ада. Вот почему Дахау был неповторим — жутко было представить, что всего в полумиле от его во рот продолжается обычная жизнь.

У ворот лагеря нас поджидал капитан Дюпрэ.

«Что делать с жителями, сэр?» — спросил у него сержант Дэвис.

«Просто проведите их маршем по лагерю. По всему лагерю. Таков приказ Объединенного командования — ходят слухи, что от самого Айка[17]. Они должны увидеть все. Не щадите их нервы».

«А потом, что делать потом, сэр?»

«Распустите по домам».

Сержанты выполнили приказ. Они провели колонну по всему лагерю, заглядывая в каждый уголок. Взорам четырехсот мирнн граждан предстали бараки с кучами экскрементов на полу. Печи. Секционные столы. Горы костей и черепов, сваленных у стен крематория. Пока длилась эта экскурсия, выжившие узники концлагеря — а их было человек двести — молча стояли во дворе. Они были настолько истощены, что казались ходячими скелетами. Скажу тебе честно, ни один житель города не посмел взглянуть в глаза узникам. Они шли, понуро опустив головы. И были такими же притхшими, как и бывшие смертники.

Но вот у одного все-таки сдали нервы. Он был хорошо одет, упитан, вылитый банкир. На вид ему было лет под шестьдесят: добротный костюм, начищенные ботинки, золотые часы в нагрудном кармане. И вдруг он разрыдался. Горько и безутешно. В следуюпгун минуту он вышел из колонны и, шатаясь, двинулся к капитану Дюпрэ. Двое наших ребят тотчас вскинули ружья. Но Дюпрэ сделал им знак не стрелять. Банкир упал на колени перед капитаном истерично всхлипывая. И начал твердить одну и ту же фразу. Он повторял ее снова и снова, так что я заучил ее наизусть.