Читать книгу - "Дочь Льва - Лоретта Чейз"

Слушая Эсме, Вариан сам не заметил, как проглотил, почитай, целый котел отвратительного едкого пойла. Не потому, Что история ее жизни отвлекала его от мыслей о своей физической немощи и от огромных клещей, сдавивших голову: Он слушал потому, что это была жизнь Эсме, история о том, что сделало ее такой, какая она есть, а он хотел узнать о ней все.

Наконец она положила ложку. Вариан облегченно вздохнул.

— Жаль, что вам не понравилось, но все-таки я рада, что вы имели мужество все съесть. Теперь ваше тело набралось сил, чтобы бороться с болезнью.

— Мое тело набралось чеснока. Я весь провонял чесноком.

— Да, и с потом он будет выходить и унесет с собой болезнь. Теперь все, что вам нужно, — это спать.

— Я не хочу спать.

— Я вам рассказала длинную и скучную историю своей жизни, а вы не хотите спать? — Она пристально на него посмотрела. — Вы совсем сонный. У вас глаза слипаются. Закройте их. — Она легонько постучала по лбу между бровями.

— Я хочу смотреть на тебя.

— Незачем на меня смотреть. Не беспокойтесь, я не уйду.

Но Вариан тревожился. Он понимал, что лихорадка и головная боль затуманили ему мозги, но боялся закрыть глаза. Вдруг, когда он проснется, ее не будет? Как он тогда станет ее искать?

Но все-таки он не противился мягкому постукиванию между бровями, волнам прохладного покоя, разливавшегося по напряженным мышцам лица. Клещи вокруг головы расслабились, окружающий мир стал мягким и толстым, как бархат, прохладным и темным. Он чувствовал, что засыпает, но какая-то часть мозга перерабатывала воспоминания. Время, годы. Посчитаем их. Пять лет в Шкодере, два… где? Где-то в другом месте. В разных местах. Сколько лет? Он не мог вспомнить. В голове стало темно, и он погрузился в эту темноту.

Через три дня состояние лорда Иденмонта заметно улучшилось, но Эсме продолжала усердно ухаживать за ним. Он был не слишком требовательный пациент — принимал лекарства почти без жалоб, ел все, что она давала. В основном он спал, поэтому от нее не много требовалось, хотя она не уходила от него и помогала Елене, матери Мустафы, — чинила одежду, лущила горох, чесала шерсть. Эсме больше не хотела вести личные разговоры со своим двоюродным братом, а работа была единственным вежливым средством этого избежать.

Персиваль часто составлял ей компанию, но когда лорд Иденмонт спал, подростку приходилось сидеть молча. Он делал это с удивительным для мальчика терпением. Иногда он вынимал из своей кожаной сумки камешки и разглядывал их, порой делал какие-то заметки на листках бумаги, которую ему дал Мустафа. Но чаще сидел и читал книги Мустафы.

Персиваль старался ей не надоедать, но даже за те короткие промежутки времени, когда они оставались наедине, он наговорил достаточно, чтобы Эсме разволновать. Он всей душой желал увезти ее с собой в Англию. Он сказал, что так хотела мама. Когда он говорил о матери, Эсме проникалась к нему острой жалостью.

Об отце Персиваль говорил мало, но ей хватило нескольких слов и одного взгляда в глаза, чтобы понять, что отец его не любит. Как бы иначе он оставил своего единственного ребенка на попечение безответственного распутника?

Таким образом, у мальчика оставалась только бабушка — злопамятная старая ведьма, которая не захотела написать доброго слова Джейсону, сыну, которого не видела двадцать лет. У Персиваля не было никого. В отчаянии он тянулся к Эсме, но на деле ему был нужен Джейсон, а Джейсон умер.

Эсме смотрела на Персиваля и видела отцовские черты лица. Она смотрела на мальчика и чувствовала его одиночество. Когда мальчик встречался с ней глазами, она понимала: он думает, что обрел сестру.

Он был живой, даже забавный и мягкий по натуре. Она хотела стать ему сестрой. Они бы поладили. Связь между ними была, она ее ощутила в первые же минуты, когда они встретились в Берате: родство и что-то еще. Сочувствие.

Но судьба постановила иначе; придется ранить его, и нет никакой возможности подготовить, мягко ему сказать, что она никогда не поедет с ним в Англию. Он должен будет один пройти свой путь, как и она одна будет нести свою ношу. Горюя о Персивале, Эсме сказала себе, что это горе благотворно: оно напомнило ей о деле ее жизни.

На какое-то — слишком долгое — время она позволила постыдной влюбленности одержать верх над долгом. Но отныне все ее мысли будут сосредоточены на мести. Просто убить Исмала мало. Перед смертью он должен будет страдать телом и душой. Кровь за кровь, но он должен еще заплатить за страдания ее брата, которому Джейсон был нужен даже больше, чем ей.

Все дни, а они растянулись в неделю, Эсме не позволяла себе думать ни о чем другом. Она уклонялась от попыток брата сблизиться с ней, успокаивая свою совесть тем, что так для него лучше. Она следила за тем, как поправляется лорд Иденмонт, слушала, как в его голосе снова появляется ирония, и ожесточала свое сердце также против него. Она не] могла себе позволить испытывать какие-то чувства к ним обоим или дать им что-то от себя. Она должна следовать своей судьбе. Скоро они уедут. Так даже лучше.