Читать книгу - "Добыча хищника - Елена Александровна Романова"

Зрачки Галояна расширились. Похоже, я почти довела его до бешенства.

– Неужели вы тешите себя мыслью, что он оставит вас в живых? – и на секунду у него на лице промелькнуло выражение полнейшего превосходства, будто он знал то, чего я не знаю.

Распахнув кабинет, он нетерпеливым жестом пригласил меня войти.

Когда я несмело вошла, подумывая, на самом деле, просто сбежать, Давид подошел к своему столу и указал мне на кресло:

– Садитесь.

– Это зачем? – я спрятала руки в карманы толстовки, потому что меня начало потряхивать от волнения.

– Покажу вам кое-что.

Сердце у меня тревожно забилось.

– Быстрее, Элеонора, у нас совещание через десять минут. Видео длится не дольше семи.

Встав за креслом, он зловеще опустил на его спинку ладони, а когда я села, склонился через мое плечо, чтобы запустить проигрыватель:

– Посмотрите внимательно, – и замерев у меня над ухом, он прошептал: – Чтобы поймать его, нам пришлось повозится.

Давид щелкнул мышкой, и на экран выскочило черное окошко. Я увидела, как в странно знакомое мне помещение втаскивают девушку. Она пытается вырываться, но ее бросают на пол. Следующий кадр оглушает меня, словно удар по голове: в полумраке показывается Константин. Он вынимает нож, присаживается перед незнакомкой на корточки и, схватив ее за руку, делает быстрый надрез у нее на запястье. Это все происходит механически, быстро и выверено – так, будто это и не Суров вовсе, а заведенный механизм, чудовищный алгоритм, робот.

Девушка скукоживается на полу. Я замечаю, как мерцает метка у нее на щеке.

Она пытается остановить кровь, ее рот искажается в страшном крике.

Давид демонстрирует мне запись без звука, но я будто слышу, как незнакомка просит о помощи, как бьется об пол, умоляет.

– Сейчас уже, – проговорил у меня над ухом Давид.

В момент, когда на записи появился Тайгет Касар, Галоян судорожно втянул носом воздух.

Из черного огня чужак будто вышагнул под слабый свет. Он ничуть не торопился – замер рядом с жертвой, возвышаясь над ней, словно монумент. На нем куртка с поднятым воротом, синие джинсы и кроссовки – он словно оказался здесь случайно.

Внутри у меня возникает смертельная воронка, я вся холодею.

Чужак преодолевает расстояние до жертвы с медлительностью человека, который пресыщен всеми удовольствиями на свете. Девушка забивается в самый угол и застывает, лишь ее грудная клетка ходит ходуном от надсадного дыхания.

Чужак присаживается перед ней на корточки, убирает волосы с ее лица, чтобы хорошенько рассмотреть свою новую хейэри. Он кажется терпеливым и ласковым – по крайней мере, я вижу, как он стирает слезы с ее щеки. Но в следующую секунду, он склоняется к ее лицу и проводит языком по ее губам. Она дергается так резко, что и во мне все вздрагивает. Спокойным движением Тайгет хватает ее за волосы и, поднимаясь, тащит за собой по полу. Ее ноги дергаются, она истошно кричит…

– Хватит! – подскочив на ноги, я постаралась выбраться из-за стола.

Сердце забило во мне так яростно, что я пошатнулась.

– Вы не видели еще самое интересное, – с усмешкой сказал Галоян. – Может, вы не понимаете, Элеонора, какую цель мы преследуем и чем жертвуем здесь каждый день? Думаете, нам не было жаль ее? Или жаль вас? Нет, вы не просто часть эксперимента, вы кусок мяса, если дело касается выживания целой расы!

Я с силой оттолкнула его, выбегая прочь из кабинета.

И каково же было мое удивление, когда я врезалась во что-то твердое и непоколебимое, словно стена.

– Эля?

Я подняла глаза, полные слез, – Суров.

***

Это часть моей жизни была самой неинтересной. Ее смело можно поставить на перемотку, потому что она наполнена лишь глупыми переживаниями. То, что происходило в моей душе, пожалуй, стоит, вообще, не брать в расчет. Контактер не должен быть пристрастен, тем более к объекту исследований.

Это что-то вроде Стокгольмского синдрома, сказал бы профессор Севастьянов. Мне же на ум шла иная догма: «Вместе с настоящим пониманием, позволяющим победить врага, приходит любовь к нему. Видимо, нельзя узнать кого-то, проникнуть в его желания и веру, не полюбив так, как он любит себя[1]». Мне казалось, я влюблена… Смешно, конечно, но влюблена так сильно, что боль от увиденного до сих пор выворачивает жилы в моем теле.

Я вспомнила глупую сцену в коридоре, когда дала деру, едва Суров попытался ухватить меня за рукав толстовки. Наверное, он не ожидал, что я буду настолько неблагодарной и отнесусь к нему с таким пренебрежением после нашей разлуки. Но все было гораздо хуже – я просто возненавидела его…

… их всех!

И теперь я сидела на корточках, прижавшись спиной к стене, обдумывая, кому я, вообще, могу доверять? Не бросят ли меня на съедение чужаку, если понадобится? Очень удобно прикрывать свои омерзительные поступки заботой обо всем человечестве.

Что сказал бы Суров, предъяви я ему то, что он сделал с той девушкой?

Стал ли он плохим человеком, пожертвовав незнакомкой ради блага миллионов людей? Стал ли?

Нужно ли сейчас думать об этом, сокрушаться о жестокости людей, страдать от непонимания того, за что именно я борюсь?

В мире еще много хорошего, черт возьми. В людях много хорошего.

Я вскинула голову, заметив, что надо мной возвышается Севастьянов.

– Дайте минутку, пожалуйста, – зажала я переносицу. – Мне просто нужно немного времени.

По-старчески кряхтя, он уселся рядом со мной.

– Знаете, о чем я подумал, Эля? – спросил он. – Когда чужак сказал, что он часть Халара, мы подумали, что он некое производное от этой материи. Но теперь я склонен думать, что он напрямую с ним связан. Получая эмоции от вас, он транслирует их дальше. Это, как уколоть руку – боль возникает только в руке, но мозг понимает это и запоминает. То есть, я подумал, что чужаки – это средства познания нашего мира. Они существуют для решения определенной задачи, но попутно собирают материал о нас. Эмоции и чувства – это тонкий мир, Эля. Они ощущают эмоции страха и злости как закономерность, иные чувства вводят их в ступор.

Я изумленно повернула голову, вглядываясь в профиль профессора.

Он расслабленно вытянул ноги и прижался затылком к стене.

– Впервые вы столкнулись с ним в ловушке, – продолжил он, – и он заинтересовался вами только по одной причине, вы испытывали к нему не только ненависть.

– Мне стало его