Читать книгу - "Территория отсутствия - Татьяна Лунина"

— Можно пригласить вас на танец? — над ней почтительно склонился Егорин.

— Можно.

В танце Женька двигался, как пантера: пластично, уверенно и опасно. Мария пожалела егоринскую жену.

— Чем занимаешься?

— Работаю в антикварном салоне.

— Кем?

— Экспертом.

— Устраивает?

— Вполне.

— Личная жизнь в порядке?

— В полном.

— Замужем?

— Да.

— А почему обручального кольца нет?

— Послушай, Егорин, ты пригласил меня танцевать или допрашивать?

— Я пригласил тебя, чтобы побыть в этом бедламе вдвоем. Давай смоемся отсюда, а?

Она остановилась посреди такта. Рядом застыл большой упрямый ребенок, который канючил понравившуюся игрушку.

— Женя, я давно уже не та девочка, которой ты целовал руку в пионерском лагере.

— Вижу, — ухмыльнулся он и снова вовлек ее в танец. — В тебе, Машка, наверное, черт сидит, еще минута, и я потеряю голову, — последние слова он выдохнул в ухо.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я тоже соглашусь стать безголовой?

— Почему нет? Жить одним рассудком скучно.

— Мне нравится иногда поскучать.

— Отлично! Главное, чтоб «иногда» не становилось «всегда». Но тебе вроде это не грозит, — певица лихо закрутила последнюю ноту, народ вяло похлопал и двинул к своим столикам. В кармане Егорина зазвонил телефон. — Черт! Извини. Да, Ириша… Все в порядке, я очень занят, у меня переговоры, перезвоню, — отрывисто бросал в трубку «переговорщик», не отставая ни на шаг от Марии. — Маш, подожди!

— Да?

— Возьми мою визитку. Может, все-таки понадоблюсь. Жизнь — штука сложная, никто не знает, что будет завтра.

— Завтра, Женя, наступит Новый год, — улыбнулась она.

За столиком уныло жевал в одиночестве Димка.

— Ты куда пропала?

— Танцевала.

— А, — безразлично кивнул Елисеев и посмотрел на часы. — Мань, может, рванем отсюда? Подышим свежим воздухом, прошвырнемся по Невскому до Дворцовой, елку посмотрим. А потом я тебе памятник Катьке покажу.

— Кому?

— Екатерине второй. Там есть одна особенность… В общем, сама поймешь, когда увидишь.

— Елисеев, скажи честно: ты договорился с Леной забрать ее после спектакля?

— С чего ты взяла?

— Памятник, о котором ты мне талдычишь, в двух шагах от Александринки. Подозреваю, что в этом театре и служит твоя Елена.

— Пока не моя, — вздохнул Елисеев.

— «Пока» — категория временная, — усмехнулась Мария, поднимаясь со стула. — Поехали, горе ты мое луковое.

Через четыре часа, когда Антон сопел в соседней комнате над детективом Агаты Кристи, а Мария бездумно пялилась в телевизор, позвонил по сотовому Елисеев и доложился, что они с Аленой пьют чай.

— Это все? — спросила Мария.

— Я, наверное, ночевать не приду. Ты не в обиде?

— Я не твоя жена, чтобы в таком случае обижаться.

— Ну, — промямлил Димка, — все-таки приехали вместе, а остаешься одна с Антоном.

— Беспокоишься за мою честь? Катись, Митька, к черту, ты мне надоел!

В комнату заглянул хозяин.

— Что-то случилось?

— Ничего. Звонил Митя, он у Алены. Предупредил, чтобы не волновались.

— Ясно, — понимающе кивнул Антон и испарился. Через минуту высунулся снова. — Маш, у меня обнаружился неплохой коньяк, давай по рюмке, а?

— Не хочу.

— А чаю?

— Кофе есть? С молоком?

— Есть, — обрадовался он.

— Тащи.

После кофе сами собой на журнальном столике оказались рюмки, рядом выставилась бутылка армянского коньяка и маслины с лимоном.

— Маша, можно я скажу пару слов?

— Под маслины?

— Больше ничего нет, — растерялась творческая личность. — Хочешь есть? Может, сгонять в магазин? У нас рядом ночной.

— А колечки с творогом там продают?

— Ты любишь колечки?

— Обожаю!

— Правда?! Я тоже, это моя слабость. Только о ней никто не знает.

— Скрываешь?

— Ну, — замялся он, — взрослый мужик, а помешан на пирожных, глупо как-то. Я вообще-то не любитель сладкого, — поспешил откреститься скульптор от постыдной страсти, — но в нашей кондитерской их так выпекают. Потрясающе! У них там свой цех и…

Мария, не выдержав, расхохоталась, разом скинув лет десять.

— Ты чего?

Но она не в силах была ответить, заливаясь смехом, как будто не чашку кофе выпила, а осушила бадью смешинок. Ее приводила в восторг забавная смесь интуиции, какой от рождения обладает каждый талант, и простодушия, странного в молодом современном мужчине. Невысокий очкарик с внешностью заштатного чиновника поражал святой простотой, одаряя надеждой, что мир не так уж и плох.

— Наливай! Не надо никаких магазинов. Мы после банкета в твою честь забыл?

— А ты знаешь, — обескураженно признался он, — я там даже пожрать толком не смог. Только возьмусь за кусок, тут же кто-нибудь подваливает и начинает треп. Не будешь же человека с набитым ртом слушать, верно?

— Верно. У тебя холодильник совсем пустой?

— Не знаю. Кажется, яйца есть.

— Отлично! Честно говоря, кулинар из меня никакой, но омлет или яичницу я осилю. Что предпочтете, хозяин?

— Омлет. Я не ел его три года, с тех пор, как мамы не стало. Она готовила потрясающий омлет.

— А отец жив?

— Он ушел от нас, когда мне было пять лет.

— У меня тоже родителей нет, погибли. Ладно, Антоша, сейчас постараюсь изобрести что-нибудь съедобное, а ты мне расскажешь о себе, хорошо?

И он рассказал. В этом наивном щуплом создании таились недюжинная сила и воля, разбавленные юмором и острым умом. Страсть к лепке проявилась у Антона с естественной потребностью выражать свои мысли словами. Маленький Тошка лепетал еще что-то невразумительное, но уже бойко скатывал из хлебного мякиша шарики и ромбики; складывал слоги по букварю и беспрерывно мял пластилин, выдавая одну за другой забавные фигурки, в которых угадывались мама, соседские кошка с собакой и толстая воспитательница детского сада, куда чинно ходил пятилетний Антоша. В первом классе он увлекся рисунком, за что получил в зубы от соседа по парте, изобразив его кабаном с конопатой мальчишеской рожицей. Во втором записался в изокружок, но быстро усвоил все азы мастерства, и ему там быстро наскучило. В пятом, начитавшись Гоголя, вылепил из глины кузнеца Вакулу, летящим на черте, и про него черкнули статейку в «Пионерской правде». В десятом работами одаренного юноши заинтересовался известный скульптор, двоюродный брат журналиста дяди Володи, жившего этажом ниже. В институт имени Репина он поступил без усилий, но студентом считался трудным из-за дурной привычки вечно спорить с преподавателем истории искусств. Днями дискутировал, изучал, впитывал, ночами фантазировал с глиной, которую на себе таскал из карьера. В день, когда вручали диплом, скончалась мать. Онколог, добродушная полная тетка с крашеными кудряшками, сочувственно покачивала головой и бубнила про статистику, успокаивая, что перед раком в четвертой стадии медицина бессильна, а потому больному лучше отмучаться, чем терпеть невыносимые боли. Как будто можно успокоить подобным бредом! Вечером он жахнул в одиночестве бутылку «Московской», закусывая черным хлебом с луком, после отправился через дорогу от дома в кафе «Сфинкс», где частенько спорили о высоком студенты «репы». Тогда никому и в голову не пришло, что Леднев потерял мать в этот день. А потом он влюбился, но на эту тему Антон говорить подробнее не захотел.