Читать книгу - "Запретные наслаждения - Сара Рэмзи"

Через неделю Мадлен уже с уверенностью думала о будущем. Она почти поверила в то, что театральное приключение закончится, не причинив вреда ее репутации. Никто, похоже, и не подозревал, что мадам Герье была не той, за кого себя выдавала. Свет был в восторге от очаровательной французской актрисы, ее постоянно хотели видеть на сцене и никто не задавался вопросом, откуда она родом и где выступала прежде.

Постепенно восторги публики заставили ее забыть об осторожности. Аристократы видели только то, что хотели увидеть, на простых людей им и вовсе было наплевать, и Мадлен решила, что легко сможет их обманывать и дальше.

Однажды, когда Фергюсон провожал Мадлен после очередного спектакля, она призналась:

— Я бы хотела всегда заниматься этим. Разве это не прекрасная жизнь?

Бристоу принял их пальто и шляпы.

Фергюсон, кажется, не услышал вопроса. Он взял со стола конверт и, не распечатывая, разорвал его пополам.

— Если Каро не прекратит отправлять вам письма с угрозами и отвратительными сплетнями обо мне, я не знаю, что сделаю с ней!

— Честно говоря, меня мучает любопытство. Ведь она пишет Маргарите, значит, предупреждает об опасностях, которые грозят куртизанке, а не старой деве. Интересно, о чем она может ее предупреждать?

Фергюсон пристально посмотрел на Мадлен, как будто силясь уловить подлинный смысл ее слов. Наконец, видимо, что-то для себя решив, твердо заявил:

— Мад, прошу, ни секунды не сомневайтесь в моих чувствах к вам. У меня честные намерения.

Она понятия не имела, о чем он говорит. Неужели этими словами он дает обещание больше не целовать ее? Всю прошлую неделю он вел себя как настоящий джентльмен, хоть она и не возражала бы против поцелуев. В то же время он, определенно, не охладел к ней: на всех балах и раутах он танцевал только с ней, и они подолгу беседовали в их тайном доме — болтали обо всем на свете: о книгах, искусстве, театре, делились последними новостями и сплетнями. Он слушал ее с неподдельным вниманием и всегда интересовался ее мнением. Она рассказывала ему о сцене, о том, что чувствует, когда играет. Ей нравилось делиться с ним мыслями, казалось, он — единственный, кто понимает ее чувства, но все же она полагала, что интерес Фергюсона к ней угасает. Ведь недаром говорят, что распутник никогда не будет беседовать с женщиной, имея возможность затащить ее в постель. Она начинала думать, что поцелуй в карете был простым озорством. Но теперь, услышав о его намерениях, она вновь обрела надежду. Может, он ее действительно любит?

Вопреки настойчивому желанию, Мадлен не решилась уточнить, что он имеет в виду, и они в молчании поднялись по лестнице. Когда закончится этот маскарад, они будут свободны друг от друга, и каждый вернется к своей прежней жизни. Она больше никогда не увидится с Фергюсоном.

В своих беседах они не касались только одной темы: его возможного отъезда в Шотландию. После разговора с сестрами Мадлен очень хотелось спросить, надолго ли он останется в Лондоне. Но разве имела она право спрашивать? Задай она такой вопрос, и он решит, что она претендует на него. Более того, он узнает о чувствах, которые медленно зарождались в ее сердце. Мысль о том, что она больше никогда не увидит Фергюсона, была невыносима. Он пробудил в ней незнакомые, пугающие чувства и желания, которые никто, кроме него, не сможет удовлетворить. И как же ужасно было осознавать, что эту жажду она будет испытывать всю жизнь, которую ей суждено прожить без него.

Поэтому, когда он собрался уходить, она удержала его:

— Вы разве не зайдете? Я слышала, в последнее время среди куртизанок появилась новая мода. Они позволяют мужчинам наблюдать за тем, как они переодеваются.

Фергюсон с удивлением уставился на нее.

— Где, черт возьми, вы услыхали это?

— Конечно в театре! Вы что же, думаете, будто там царит атмосфера невинности?

Она немедленно пожалела о сказанном. Реакция на ее игривые слова последовала незамедлительно. Не обращая внимания на слабые протесты горничной, Фергюсон втолкнул Мадлен в комнату.

— Кыш! — не отрывая глаз от Мадлен, бросил он горничной, которая пулей вылетела из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

Фергюсон повернул ключ в замке. Мадлен услышала негромкий щелчок, прозвучавший в тишине комнаты, как выстрел. Этот звук показался и опасным, и захватывающим одновременно.

Фергюсон положил ключ в карман сюртука.

— Теперь, леди Мадлен, — растягивая слова, произнес он, — давайте разберемся, для чего я здесь?

Она покраснела, сгорая от желания и стыда.

— Если хотите, вы можете уйти, ваша светлость, — прошептала она.

Он шагнул к ней, приподнял ее подбородок, вынуждая Мадлен посмотреть ему в глаза.

— Я готов смириться даже с «вашей светлостью», если эти слова произносят ваши прекрасные уста.

У нее пересохло во рту. Пожирая ее полными страсти и обожания глазами, он провел тыльной стороной кисти по ее щеке. Прикосновение было мягким, трепетным и не оставляющим никаких сомнений в его желании. Он заключил ее в объятия, а потом его руки скользнули вниз, на бедра.

— Вы все еще невинны, несмотря на профессию, — сказал он, целуя ее в лоб. — Даже в театре вы не позволяете прикасаться к себе.

Его руки ласкали ее бедра.

— А вот я не святой, Мад.

Он прижал ее к себе, и она почувствовала, как что-то уперлось ей в живот.

— Если вы никак не попытаетесь остановить меня, то окажетесь в большой опасности.

Она была вне себя. Фергюсон не напрасно называл ее Мад — безумная. Хоть он и предостерегал ее от безрассудства, ее желание утолить тот голод, который пробудили в ней его прикосновения, заставило голос разума умолкнуть.

— Я бы огорчилась, если бы вы оказались святым, Фергюсон.

Он изменился в лице. Ей показалось, что он сейчас уйдет, и какой-то животный инстинкт толкнул ее к нему. Она запрокинула голову, надеясь, что ее призыв не останется безответным, потому что иначе она умерла бы от стыда.

— А вы любите играть с огнем! — пробормотал он, прикасаясь к ее шее губами.

Она едва дала ему это сделать: перехватила его поцелуй, страстно впилась в его губы губами, с силой прижимаясь к нему, словно стремясь слиться с ним в единое целое. Она застонала, когда ее тело, внезапно обретшее невероятную чувствительность, сообщило ей о грубом шве на бриджах в районе промежности. И тут он остановился. Открыв глаза, она увидела, что он улыбается. Похоже, его забавляло ее изумление. Но нет: он очень нежно поцеловал ее в уголок рта. Улыбка делала его моложе, стирая с лица печать цинизма и горечи. Таким она его совсем не знала.

— Я предупреждал: если вы еще раз позволите поцеловать себя, я накажу вас, — произнес он, внимательно глядя ей в глаза.