Читать книгу - "Подруги так не поступают - Эльвира Смелик"

В июне дни длинные, и всё равно медленно подкрадывались сумерки, наполняя воздух фиолетовой дымкой, приглушавшей цвета и звуки. Яркие краски перетекали с земли на небо, расцвечивая его оранжевым, красным, розовым, лиловым. Лёгкий ветерок потянул с реки, забирался под ворот рубашки, ерошил волосы, ласково трогал лицо. Марат перевёл взгляд с уходящей в перспективу широкой ленты реки на ближайший берег.

Лерка. Одиноко сидела у кромки воды на высоком валуне, чуть подавшись вперёд, сложив на коленях руки и тоже смотрела вдаль, задумчивая, немного печальная. Марат, не осознавая, зачем, для чего, как-то само получилось, стронулся с места, прошёл по мосткам, приблизился. Лера, заметив его появление, развернулась, вскинула голову, посмотрела с ожиданием, но ничего не сказала, тогда он спросил:

– Переживаешь?

Она не стала отказываться, убеждать, что нисколечко, даже не произнесла своё обычное «Всё нормально», опустила глаза, закивала, сжав губы.

– Понимаю. – Марат уселся рядом, на ближайший подходящий валун, почти коснулся плечом её руки. – А как я переживал, когда понял, что Алинку придётся к себе забрать и дальше с ней одному. И ведь без вариантов. Думал, всё, жизнь кончена. – Он тоже кивнул, глядя прямо перед собой, и улыбнулся. – А оказалось, вполне ничего. Теперь вроде даже доволен, что так случилось. Не с Галей, конечно, со мной. Что Алинка у меня появилась. – Он посмотрел на Леру. – И вообще – все вы.

Та тоже улыбнулась.

– Я же говорила.

– Про что? – Марат озадаченно свёл брови.

– Что у тебя получится. С Алиной.

Ну да, точно же. В самый первый вечер, когда девчонки перебрались в его дом, когда они с Леркой сидели у камина и разговаривали, почти на равных. Он ещё удивлялся, что может вот так по-взрослому беседовать с двенадцатилетней.

– А ведь правда. Вспомнил. – Марат прищурился иронично. – А, может, именно из-за этого и получилось, а? Тогда и я скажу. Что у вас всё будет хорошо. Обязательно. И у тебя, и у Жени. Лёва же – неплохой мужик. А сейчас как раз его Алинка подбивает спеть для твоей мамы. Хотела и меня втянуть, видимо, на подпевку. Или подтанцовку. Но я сбежал, пока она подходящую песню искала. И, по-моему, про Женю песен нет. По крайней мере никаких приличных.

Лера, подумав несколько секунд, подтвердила:

– Я тоже ни одной не знаю.

Но, похоже, любители романтичных сюрпризов и не стремились найти песню под имя. Микрофон визгливо зафонил, потом раздался голос Алины:

– А сейчас, специально для невесты особый подарок от жениха!

И зазвучала музыка, точнее, простые гитарные переборы, вроде бы что-то из шансона, а через несколько аккордов к ней присоединился голос. Сначала он подрагивал слегка неуверенно, запинался, а после окреп и разошёлся. И так душевно у Лёвы стало получаться, начиная с первого коротенького припева-рефрена:

Любимая… Любимая моя.

Любимая… Любимая моя.

И вроде куда уж проще, и текст незамысловатый, и мелодия, но ведь не это в песне главное, особенно когда вкладывается в неё искреннее неподдельное чувство.

Про разлуку ни слова, чур —

Это давняя наша боль.

Я с тобой говорить хочу

Про любовь. Про любовь.^[1]

А, возможно, вовсе и не Алинка эту песню выбрала, а Лёва её и раньше знал, и она ждала подходящего случая, чтобы прозвучать наконец-то, и, слушая её, Женя наверняка таяла. Как давным-давно таяли девчонки, когда они с Виталиком вдвоём пели под гитару, но под живую, не в записи. Играл на ней Виталик, а Марат выстукивал ритм на том, что оказывалось под рукой: на столешнице, на лавочке или на собственной коленке.

Девчонки уверяли, что получается у него даже лучше, чем у приятеля – в смысле, петь – хотя, возможно, просто подмазывались, добивались внимания, и говорили, что он тоже непременно должен научиться играть. И он действительно пытался, даже запомнил что-то самое элементарное, но на большее терпения не хватило. А вот подпевать – это запросто. И никогда не возникало ни смущения, ни мыслей, что выходит недостаточно хорошо.

Они и на публику пошире пели, на концертах в школе, с однозначно оглушительным успехом. Марат и сейчас поймал себя на том, что неосознанно выбивает ритм пальцами по ноге, а, когда начался припев, не удержавшись, тихонько подтянул:

Любимая… Любимая моя.

Любимая… Любимая моя.

И посмотрел на Леру, видимо, почувствовав, что она посмотрела на него. Взгляд такой странный, вроде бы растерянный или изумлённый. Марат развёл руками, оправдался:

– Ну-у, проникся. Не ожидал, что у Лёвы так зайдёт. Видишь, значит, всё по-настоящему. И точно, всё хорошо будет.

Лера промолчала, не согласилась, но и не возразила, опять воззрилась на шатёр, уже подсвеченный электрическими огнями, дослушивая последний куплет. А Марат на этот раз не стал подпевать, хотя рефрен прозвучал всё тот же, настолько незатейливый, что даже не требовалось запоминать, но, наверное, слишком значимый, чтобы повторять его за кем-то просто так. И Лера слушала, с чуть опущенной головой, напряжённая, неподвижная, и смотрела на по-прежнему лежащие на коленях собственные ладони.

Они почти детские, маленькие, узкие, трогательные. Такие всегда хочется защитить, спрятать между своими, аккуратно сжать, чтобы не повредить ни в коем случае, потому что они кажутся невероятно хрупкими. Запястья тоненькие с остро выступающей косточкой. А платье такое, что хоть и с рукавами, но плечи открыты, контрастируют с тёмными волосами белизной кожи.

– Тебе не холодно?

Она ответила не сразу, будто решала, как ей на самом деле, потом мотнула головой:

– Не холодно.

– А то у меня в машине свитер есть, – предложил Марат, и опять она несколько мгновений молчала, прежде чем произнести:

– Не надо.

– Точно?