Читать книгу - "Сокровище - Жюльетта Бенцони"

Но вскоре голод разбудил Жиля и вынудил его отправиться на поиски еды. В костюме Адама он прошел на кухню и увидел, что цыпленок обуглился, кофе остыл, но хлеб, масло, сыр и корзина винограда ждут его. Он отрезал ломоть хлеба, доложил на него кусок сыра бри толщиной с руку и налил стакан вина.

Тут его взгляд случайно упал на большие стенные часы: маленькая позолоченная стрелка стояла на двенадцати, большая приближалась к цифре десять.

— Гром и молния! — воскликнул он. — Корабль!

С бутербродом в руке он стал искать свою одежду — она в беспорядке валялась на полу кухни.

Ему оставалось только повязать галстук, когда появилась Анна, закутанная в шелковое покрывало, снятое с дивана.

— Что ты делаешь? — спросила она, зевая и показывая свои маленькие красивые зубки. — Ты меня уже покидаешь?

— Мне пора. Скоро полдень, корабль королевы остановится перед Сент-Ассизом. Я хочу увидеть…

— Но зачем? Боже мой, ты же сказал, что больше бояться нечего…

— Я должен кое-что увидеть и встретиться с другом.

Он присел на стул, стал натягивать сапоги. Молодая женщина потянулась… покрывало упало, и она предстала перед ним во всей красоте своей женственности. Анна села на колени Жиля, обняла его шею руками и потерлась щекой о его щеку.

— Это уже конец? — спросила она грустно. — Ты сдержал слово и теперь уходишь, чтобы больше никогда не вернуться? Нет, я не жалуюсь, ты заплатил мне по-королевски, но мне так не хочется расставаться с тобой!

Жилю тоже не хотелось уходить, счастье, которое сегодня дала ему Анна де Бальби, ни один мужчина не смог бы вычеркнуть из своей памяти. Жиль обнял молодую женщину.

— Я не вернусь в этот дом, по крайней мере сегодня. Но потом, если захочешь увидеть меня…

Анна вздрогнула от радости, глаза ее загорелись.

— Правда? Ты будешь приходить ко мне время от времени? Ты меня прощаешь?

— Не сомневайся! Мой милый дьяволенок, ты мой волшебный напиток, разве можно к тебе не вернуться?! Теперь позволь мне уйти, а то я опоздаю…

Она тотчас же встала, подняла свое покрывало, закуталась в него и, подойдя к камину, стала оживлять потухший огонь, разгребая кочергой куски обгоревшей ткани. Слитки золота сверкали в пепле.

— Я оставлю тебе свой плащ, — сказал Жиль, — ты не можешь в таком виде показаться слугам.

Через плечо она презрительно бросила:

— С каких пор слуга стал человеком? Ни один из них не посмеет судить мой туалет, даже если я решу прогуливаться голышом. Но успокойся, в шкафах этого дома полно одежды, Людовик Пятнадцатый чего только не оставил в своих небольших резиденциях…

Она, казалось, занималась только огнем, но, когда Жиль был уже готов уйти, Анна вскочила и подошла к нему.

— Послушай, когда ты захочешь меня увидеть, оставь весточку в особняке на улице Мадам, одно слово с твоим адресом, а вместо подписи нарисуешь ветку пихты вроде той, что заглядывает сейчас к нам в окно. С завтрашнего дня ты можешь приходить в любое время, когда захочешь, ключ висит слева от двери в плюще.

— Я не забуду…

Он послал ей воздушный поцелуй и бегом бросился к своей лошади. Вскочив в седло. Жиль оглянулся и увидел, что Анна стоит на пороге и смотрит на него. Ее лицо говорило о сильной внутренней борьбе, лоб прорезала глубокая морщина. Наконец, решившись, она крикнула ему:

— Что касается твоей жены, то она скорей всего спрятана в замке Брюнуа. Это место секретных развлечений принца, а господин Кромо, комендант, — человек развратный и корыстолюбивый. Если принц хочет что-нибудь спрятать, он отправляет это что-то в Брюнуа…

Лошадь рванулась, взвилась на дыбы и понеслась.

— Спасибо! — крикнул Жиль, посылая графине прощальный воздушный поцелуй.

Последние слова Анны сильнее, чем слезы и объятья, заставили его поверить в любовь графини. Если уж экстравагантная дама побеспокоилась о судьбе Жюдит, это могло означать только две вещи: или она полностью капитулирует и хочет показать, что больше не будет вмешиваться в дела молодого человека, или демонстрирует глубокое понимание человеческой психологии.

В высшем свете считалось последней глупостью быть влюбленным в свою жену или в своего мужа. И, возможно, прекрасная графиня решила, что чем быстрее ее любовник соединится с женой, тем быстрее она ему прискучит.

Как ураган мчался шевалье к замку Сент-Ассиз, но, подъехав к реке, он увидел лишь удаляющуюся позолоченную корму гондолы и полотнище флага с геральдическими лилиями, волочащееся за ней по воде. Гондола направлялась в Мелен. На берегу стояла огромная взволнованная толпа. Люди делились впечатлениями. Жиль поравнялся с группой крестьян, живо обсуждавших только что произошедшее событие:

— Могло быть большое несчастье!

— Конечно! Хоть я ее не люблю, но бедные дети…

— Как же надо ненавидеть, чтобы пойти на такое преступление?!

— А вот я слышал…

— Не говорите, меня и так всего трясет…

Что же произошло? Если бы Жиль не видел, что гондола удаляется целой и невредимой, он сейчас терзался бы наихудшими подозрениями: что Ферсен выбросил не весь порох, что у мосье был предусмотрен другой способ покушения…

Чтобы наконец узнать причину всеобщего возбуждения, Жиль обратился к какому-то крестьянину, громко разглагольствующему в кругу испуганных женщин.

— Скажите, друг мой, что здесь произошло? — спросил его шевалье.

Крестьянин снял шапку и прикрикнул на женщин, чтобы они замолчали.

— Эй, вы там, спокойно! Господин меня спросил, а не вас. Вы хотите знать, сударь, что здесь произошло? Чуть не взорвали королеву с детьми, вот что произошло.

— Но каким образом?

Крестьянин рассказал, что для того, чтобы посмотреть приготовленный для нее спектакль, королева распорядилась остановить гондолу. Она сама с детьми и фрейлинами стояла на носу и милостиво глядела, как к гондоле подплывают лодки с нарядными девушками, раскидывающими цветы вокруг позолоченного корабля. Звучала музыка, народ на берегу приветствовал королеву…

Вдруг одна из лодок, в которой сидела красивая молодая девушка с большим букетом цветов, подплыла к самому носу корабля. Девушка вынула из букета зажженную свечу и попыталась поджечь корабль.

— А еще, — рассказывал крестьянин, — она выкрикивала страшные ругательства и

угрозы.

Королева стояла вся белая…

— Девушка? — сказал Жиль глухо. — Так он девушку заставил…

Внезапно, поняв, что чуть было не проговорился, Турнемин умолк. Но тут в разговор вступил другой человек: уже довольно пожилой, бедно одетый, то ли старый военный, то ли судейский священник; он сидел на каменной тумбе почти у самой кромки воды и что-то чертил тростью на земле.