Читать книгу - "Дочь Великой Степи - Витольд Недозор"

– и изрядно удивила своих гостий.

Пожалуй, ее названая сестра, которую тут могли счесть только «дикаркой», воительницей-варваркой, оказалась бы самой образованной и умной среди всех женщин, что посещали дом Теона.

Привыкнув судить о гречанках по Меланиппе, бывшая Зиндра оказалась изумлена, узнав, что у греков не принято учить женщин. Немного читать-писать да считать на пальцах, чтоб общаться с торговцами на базаре, – и довольно. Конечно, иногда родители приглашали дочерям всяких там риторов и грамматиков, но по большей части образование доставалось только гетерам, продажным женщинам. Вот для них-то были учреждены особые школы.

Воистину – никогда ей не понять йованов!

Есть еще и жрицы. Хотя знания их не для чужих ушей, как с высокомерной улыбкой пояснила ей тетя Теокла, почтенная Лаиса. Точнее, уже, получается, и ее тетя – сестра покойной матери мужа… А еще главная жрица здешнего храма Великой Матери, которую тут зовут Реей-Кибелой.

…Их дом стоял на Перешейке, неподалеку от Северной гавани. Дом был отгорожен от улицы забором из битого камня, за ним располагался небольшой внутренний двор, напоминавший комнату без крыши. Его стены покрывали рисунки и надписи, которые отвращали от жилища воров и злую судьбу. По сторонам от главного входа – конюшня и комнатка, где обитал привратник. В конюшне было три стойла, но сейчас они пустовали, и из всех ездовых тварей в доме был только мул. От этого безлошадья степное сердце Зиндры больно сжималось в груди. В противоположной стороне дворика находилась дверь в дом. В нее гости стучали медным молоточком на медной же цепи, чтобы, войдя, попасть не во внутренние комнаты, а в другой, более просторный двор, окруженный с трех сторон галереей с колоннадой. В этом самом дворе в хорошую погоду даже спали, поставив ложа за колоннами. Здесь хозяин принимал гостей, здесь же накрывались столы и совершалась трапеза, если не мешали дождь и холод… точнее, то, что у эллинов было принято считать холодом. По углам – небольшие алтари Гестии, богини дома и гостеприимства, и Посейдона – бога, с которым ее мужа связывали особые отношения.

Теперь уже это воспоминание вызывало у Гипсикратии улыбку, но в первые дни она была твердо уверена, что именно об этом говорило предсказание, полученное неизвестно от кого в ту ночь на Старой Могиле… Разве капитан не царь на своем корабле? Даже в чем-то и повыше царя – ведь тот далеко! Богатство его тоже под стать царскому: был случай – она услышала об этом в разговоре мужа с кем-то из гостей и удивилась, – когда тридцать талантов прибыли только за один рейс трех кораблей! Даже промелькнула мысль: сумма выкупа, названная Теоклом, показалась сестрам немыслимым сокровищем, но они тогда явно продешевили.

И, конечно, таких роскошных жилищ наверняка не было даже у ксаев, что жили в городах вроде Таны и Гелона…

На первом этаже комнат было по числу пальцев на руках: пять на мужской половине, пять на женской. Главным помещением, конечно, был андрон. Его освещали потолочные окна со вставленными в них стеклами – роскошь неимоверная. Так что вечерами он был залит лучами заходящего солнца, от которого, по правде сказать, иной раз не знаешь, где укрыться. Разве что за перегораживающей всю комнату занавесью, розовой, с белым кораблем на фоне синего моря посредине.

Сейчас пустующий андрон словно бы заселяли ложа или, как тут говорили, «клинэ»: на высоких фигурных ножках, застеленные коврами и покрывалами с пестрыми узорами и подушками. Тут ели лежа – правда, это касалось только мужчин, чему Гипсикратия была втайне рада: сидя все же куда удобнее.

Она задумчиво опустилась на клинэ. Взяла со столика рядом пустую чашу для вина – одно из лучших изделий знаменитого мастера Диомеда, о чем ей сказал Теокл. Внутри чашу украшал рисунок с красными фигурами по черному полю: крылатый мальчишка с маленьким луком, преследующий зайца. Мальчишка – здешний божок любви, она уже знала, хотя смысл изображения от этого понятней не становился: съесть он, что ли, ушастого собирается? Этого Теокл объяснять не стал, но не искушенную в здешних преданиях быстро просветили гостьи: рисунок оказался иносказанием однополой любви, ибо любители смазливых юнцов издревле дарили своим избранникам зайца. Диомед, мастер глиняной посуды, был знаменит еще и этим. Впрочем, не он один…

Серебряной посуды в доме не водилось, но таков уж у эллинов обычай: разве что правители-базилевсы иногда пьют из серебра. А вздумай даже басилевс пить из золотых кубков – быть ему осмеянным молвой. Тут не степь!

А ее муж не был басилевсом. Он был главой этерии: раньше такие общества занимались и политикой, но давно уже просто объединяли друзей для доброй беседы и выпивки. Ну а тут были еще и общие дела… Их этерия именовалась «У трезубца», ибо объединяла «мужей, промышляющих морем», как говорил старый закон, мудро не уточняя, каким именно образом промышляющих.

Бывало, она подолгу лежала без сна, слушая звуки флейт и смех, звон бронзовых чаш, гремевшие в беседах голоса, чье-то пение под лиру. И ждала мужа. Бывало, и засыпала одна… Но это все же случалось редко.

Мозаики в андроне, бассейне и дворике были выполнены с большим совершенством – дельфины, якоря перед боковым входом, красный трезубец с развевающимися лентами. В ее спальне была мозаика с изображением Диониса на пантере, а сама спальня выходила окнами на юг, и утром сквозь матовые пластинки лились розовые лучи. Двустворчатые двери кипарисового и букового дерева вращались на бронзовых подпятниках.

А еще в этом доме была баня с горячей водой. И вершина цивилизации, наивысшее ее благо, – нужник. Когда служанка показала ей, как устроено место, где самый великий царь делает дела, какие никому иному поручить нельзя, Гипсикратия была вне себя от восхищения. Чудо из чудес: нужный чуланчик прямо в доме, при этом без запаха благодаря хитрому изгибу труб, подведенных к майоликовой чаше, даже есть особый глиняный сосуд для смыва, уносящий все в общую для всего города сеть сточных труб…

Гипсикратия, продолжая обход дома, заглянула в тот чуланчик, чтобы просто полюбоваться. Потом, пройдя через кухню, полюбовалась круглой терракотовой ванной, рядом с которой сверкала начищенной медью водогрейная печь.

Сама кухня, надо сказать, была темноватой и тесной – когда строился дом, никто не думал об удобстве рабов…

А еще была большая печь в подвале, от которой горячий воздух шел по каналам в разные комнаты. Но ее обычно растапливали лишь зимой, а так обогревались переносными жаровнями.

Она поежилась. Сняла с настенного крюка бронзовый колоколец (в каждой комнате висели такие, специально для хозяина и хозяйки, когда дом был оставлен на нее), коротко, в одно качание, прозвенела им.

– Что угодно м-милостивой Гипсикратии? – Тут же появилась заспанная Клеона.