Читать книгу - "Скандально известная - Карен Робардс"

– Стало быть, вы очнулись? – Джим смерил его уничтожающим взглядом.

– Да, – подтвердила Габриэлла, не дав ему открыть рот.

Ее голос звучал так уверенно, словно последние пять минут она сидела у камина за вышиванием, а не металась в его постели. Она холодно посмотрела сначала на него, а потом на слугу.

«Увы, – иронически подумал Уикхэм, – с краской на щеках справиться куда труднее».

Она отвернулась, но старик уставился на него во все глаза и скривил губы. Уикхэму, лежавшему навзничь, это не понравилось. Он уперся локтями в матрас и попытался сесть.

И тут же ощутил приступ адской боли. Казалось, что к боку прикоснулись раскаленной добела кочергой. Какого черта?..

Он стиснул зубы, пытаясь не вскрикнуть, снова рухнул на матрас и со свистом втянул в себя воздух. Боль продолжала полосовать напрягшееся тело как нож. Уикхэм закрыл глаза, на его лбу проступил пот.

Снова поднять веки ему удалось не сразу. Сделав это, он увидел, что Габриэлла и ее помощник стоят у кровати и смотрят на него сверху вниз. Джим, скрестивший руки на груди, разглядывал его без всякого удовольствия, а Габриэлла – с опаской.

– Вам нельзя двигаться. Может начаться кровотечение, – строго сказала она.

– Вы выстрелили в меня, – вспомнил он. – Ночью… в библиотеке…

– Вы это заслужили, – ответила Габби. Джим с жаром закивал, подтверждая ее слова.

– О боже, я чувствую себя так, словно попал под почтовую карету! – простонал самозванец и тут же пожалел об этом. Учитывая реакцию аудитории, лучше было не жаловаться. Обычно он вел себя более стоически, но сейчас боль совсем измотала его.

– Вы были очень больны.

Джим покосился на хозяйку, услышав в ее голосе явственный холодок. Поняв, что ее поведение вызовет ненужные вопросы, она заставила себя сменить выражение лица.

– Как долго?

Несколько медленных глубоких вдохов сделали свое дело. Боль стала терпимой.

– Идет третий день.

Тон выдавал ее. Сомневаться не приходилось – миледи была настроена враждебно. То ли потому, что ее тело отвечало ему, то ли потому, что он знал, что ее тело откликнулось на его ласки. Полной уверенности у Уикхэма не было, но если бы он держал пари, то поставил бы на второе.

– И вы ухаживали за мной?

В этих словах таился намек, и он не смог удержаться от улыбки, хотя продолжать беседу становилось все труднее. Язык не слушался, шевелился с трудом, голос звучал хрипло. К этому добавлялось головокружение, начинавшееся тогда, когда он пытался оторвать голову от подушки. Хотя боль в боку больше не грозила ему обмороком, но ощущалась довольно сильно. Нечто подобное было с ним только однажды: когда во время боев на Пиренейском полуострове подстреленная под седоком лошадь упала ему на ногу, сломав ее в трех местах. Повреждения были такими сильными, что сначала хирург хотел ампутировать голень. Его спас только решительный отказ позволить это, а потом, когда он потерял сознание, собачья преданность Барнета.

Вспомнив об этом, он подозрительно посмотрел на стоявших рядом.

– Что вы сделали с Барнетом? Он не оставил бы меня по собственной воле.

Стараясь не делать резких движений, раненый коснулся повязки и поморщился от боли.

– Я отправила его спать. Он выбился из сил. Так что вам придется смириться с этим. – Голос Габриэллы звучал сварливо; это было местью за его недавнюю улыбку.

– Значит, вы сумели завоевать его доверие? Поздравляю. В данных обстоятельствах это немалое достижение.

Он осторожно обследовал повязку на ране, затем немного полежал, собираясь с силами для новой попытки сесть, и посмотрел на Габриэллу. Интерес лже-Уикхэма вызвало еле заметное влажное пятно на ее груди, маленький черный кружок на темном фоне, не понятный непосвященному. Но он был посвященным и испытал острое наслаждение, когда у Габриэллы расширились глаза.

Заметив его взгляд, она все поняла и скрестила руки на груди.

– Как говорится, нужда заставит. – Ее глаза прищурились, тон стал ледяным.

Джим быстро закивал. Забавно, что лицо слуги теперь было более дружелюбным, чем лицо хозяйки… если можно сказать, что гадюка дружелюбнее кобры.

– Мы ухаживали за вами по очереди, – сообщил грум. – И устали до смерти, особенно мисс Габби. По моему разумению, вы этого не заслуживаете.

– Но почему вы? Почему не слуги? – спросил он Габриэллу, не обращая внимания на грума.

– Потому что вы были без сознания, бредили и болтали то, что не предназначено для чужих ушей. Я решила, что слугам не следует знать все ваши секреты.

Настал ее черед улыбаться. Эта улыбка была очень ехидной и намекала на то, что сама Габриэлла в его секреты посвящена.

Он улыбнулся в ответ, но с большим трудом.

– Очень предусмотрительно с вашей стороны. Если бы они – или кто-нибудь другой – узнали все мои секреты, – многозначительно подчеркнул Уикхэм, – вероятно, мне пришлось бы убить их.

Это возымело свое действие: улыбаться Габби перестала. И она, и Джим возмущенно уставились на самозванца.

– Ну ты, мерзавец, постыдился бы угрожать тому, кто спас тебе жизнь! Если бы мисс Габби не…

– Хватит, Джим. От таких людей не приходится ждать благодарности.

Презрение, прозвучавшее в голосе Габриэллы, напомнило ему, что иногда она бывает очень надменной. А от этого воспоминания было рукой подать до другого – что временами от надменности не остается и следа. Так было, когда он овладел ее рукой, губами, а потом ласкал ее грудь.

Будь они наедине, он не преминул бы сказать об этом.

Их взгляды встретились. Должно быть, Габриэлла угадала направление его мыслей, потому что ее щеки начали напоминать цветущие розы.

– Вода есть? – резко спросил он.

В его намерения не входило смущать Габриэллу на глазах у слуги. Если бы он продолжал дразнить ее, Джим мог бы обо всем догадаться. Кроме того, он действительно хотел пить. Его язык напоминал кусок кожи, а в горле так першило, словно он наглотался песка.

– Да, конечно.

Он обрадовался, увидев, что досада Габриэллы не уменьшила ее заботливости. Она пошла к столику и одновременно сказала Джиму, обернувшись через плечо:

– Пожалуйста, подложи ему под голову подушку, чтобы удобнее было пить.

Мгновение мужчины красноречиво смотрели друг на друга. «Плевать мне на тебя», – говорил взгляд старого слуги. Уикхэм терпеть не мог принимать помощь, а тем более от людей, которые смотрели на него так, словно с наслаждением свернули бы ему шею, как фазану. Чувство непривычной беспомощности не доставляло ему никакого удовольствия. Однако пить, лежа на спине, тоже было неудобно.

И все же компромисс был достигнут. Джим, бормоча что-то неразборчивое, но явно нелицеприятное, потянулся за подушкой, а раненый послушно приподнял голову. Когда вторая подушка легла на первую и слуга выпрямился, они снова посмотрели друг на друга с такой же неприязнью.