Читать книгу - "Эсперанса - Наталья Шемет"

И снова и снова манит безбрежная гладь, и ветер несет паруса… к горизонту… к новым землям… или к своей гибели.

Огромные корабли под парусами ничем не отличаются для меня от простой лодки, выдолбленной из ствола дерева. Масштабы не имеют значения… участь одна. И на самом деле, не намного больше шансов выжить у тех, кто плывет в шторм на больших кораблях. На лодке погибнет один. На корабле — сотни…

А вы все плывете и тонете, а потом, спустя столетия, радуетесь, когда, снова и снова, рискуя собственной жизнью, находите останки затонувших кораблей и вытаскиваете наверх то, что давным-давно по праву принадлежит мне. Но меня и это не волнует. Нет числа погибшим кораблям. Нет числа тем, которым еще предстоит упокоиться в моих глубинах, в моих вечных объятиях. До тех пор, пока жив род людской. А потом… потом останусь я — море.

Вы даете мне имена. Средиземное, Черное, Каспийское, Карибское, Саргассово… Живым или Мертвым назовите меня — ничего от этого не изменится. Много имен… суть одна. Я — море… И в этом — все. Не намного в ваших именах и названиях больше смысла, чем в словах тех, кого некоторые из вас называют дикарями. А может, порой и поменьше.

Странные люди. И ведь многие из вас мнят себя великими! Пару лет, ну, может, десять, двадцать — будут они, великие, давать о себе знать, а потом так же, как и другие, канут в Лету. Лишь я буду вечным. Увы. Так было, и так всегда будет.

Но снова и снова кто-то будет смотреть на горизонт и чувствовать себя первооткрывателем, чей корабль несут волны к неведомым островам.

И все, все до одного мнят себя героями… каждый, каждый из моряков, путешественников, пиратов, благородных людей или омерзительного отребья рода человеческого.

Ваши герои уходят. Я остаюсь.

Неказистые лодочки и мощные авианосцы, прекрасные парусники и обломок доски, за который из последних сил цепляется потерпевший кораблекрушение — для меня все одинаково. Все кусочек ракушки в моих соленых ладонях.

Нет, мне не доставляет радости губить ваши души. Я не наказываю и не караю, и острова, целиком состоящие из погибших кораблей, вовсе не результат моей жестокости. Я созерцаю, созидаю и гублю… но нет во мне ни зла, ни любви.

Но снова и снова влюбленные будут целоваться под пальмами, наслаждаясь ароматом морского соленого воздуха. И снова и снова я буду топить корабли и сметать с лица земли целые острова, руша ваши дома, напоминая о том, что так было и так будет. Потому что я — море.

Но, в то же время, несмотря на вашу хрупкость и мимолетность, у вас есть одна вещь, которая меня порой странно тревожит — вы можете чувствовать. В этом вы сильнее. В вашей простоте — сложность. Неразгаданная мной за века загадка… Я могу запросто уничтожить вас, вольно или не вольно попавших в мои владения, смести одним мановением волны, но не в силах понять до конца. Впрочем, так же, как и вы — меня. Что движет вами, кроме вечной жажды исследования, кроме вечной жажды покорить, доказать, достичь?… Что заставляет бросать все и отправляться в неведомые дали, а потом — возвращаться, если только я не оставлю вас — себе? Чувства? Эмоции? Что заставляет вас совершать все немыслимые, бесполезные, глупые или героические поступки?

Чувства… Эмоции…

Лишь этого я не смог постичь за века. И вот вы пытаетесь постичь меня, а я вас.

И в этом противоборстве не будет победителя. Это вечно до тех пор, пока существуете вы… или я.

Я — море. И мне все равно…

Но все-таки. Может быть, принимая в объятия следующего человека — на время или навсегда, я смогу разгадать вашу главную тайну.

Что же такое — чувства?

Эсперанса

Море было бесконечным. Безбрежное, злое — холодное вокруг и внутри. Море и тишина, изредка нарушаемая легким плеском бездушных волн. Больше ничего.

Сознание мучительно возвращалось. Обрывки, куски, неясные очертания, появляющиеся и исчезающие в небытие, они облепляли липкими сгустками нереальной реальности словно части ночного кошмара.

Сознание возвращалось, и вместе с ним крики о помощи. Сотни голосов на разные лады проклинали, молили, просили, призывали, не отдавая отчета в словах, кого и за что, о чем… рыдали и смеялись в охватившем всех безумии перед безжалостным лицом смерти. Самым ужасным было то, все звучало только у него в голове.

Вместе с голосами приходили воспоминания.

…Стихия играючи разбила корабль о рифы, как обезьяна раскалывает скорлупу ореха. И сейчас наслаждалась воплями и стонами погибающих, причмокивая и чавкая, сжирая сладкое ядро — корабль и его содержимое, подбирая жадным мокрым языком рассыпавшиеся по волнам крошки.

Трещала обшивка, дыбилась палуба, тонкими веточками ломались мачты, рвались бумажные паруса и снасти. Небо, море, неистовый ветер слились воедино. Все плавание доброжелательно-сонная, сейчас же очнувшаяся, обновленная в своем буйстве стихия обрушила гнев на маленький корабль и ни в чем не повинных людей.

Порой, в сознании, он хотел отпустить обломок, благодаря которому держался на поверхности. Но онемевшие руки стали продолжением доски, существовали с ней единым деревянным целым и не повиновались голосу разума. Мужчина намертво сцепился со спасительной вещью, продлевая агонию. И в тот момент, когда сознание покидало, и он шептал сбивчивые слова молитвы с одним желанием — умереть, в голове начинал звучать совсем другой голос.

Голос поднимался из глубины, его не было и он просто был, как море вокруг. Громыхал, переливался, сверкал в разламывающейся голове:

— Я — море… мо-о-о-ре…

Порой сознание выбрасывало острую, как жало клинка, мысль: «жить!» И море, смеясь, шипело, и белой пеной билось у рта, заливало соленой водой глотку и клокотало, и закручивало внутренности в узел:

— Жи-и-ить? Заче-е-ем?

— Все равно! Просто… жить…

— Почему-у-у?

— Море. Я хочу видеть море! Ветер, солнце, волны, ощущать волны.

Хохотало, и клокотало, и завывало в ушах:

— Это я — море! Смотри на меня, ощуща-а-ай!

— Ощущаю… Моя женщина… любовь… тянет! Вернуться!

— Что влечет тебя обра-а-атно? Где твоя женщина?

И ему приходилось отвечать честно — не врут перед лицом смерти:

— Не знаю… не помню… там, на другом конце мира… не здесь… далеко… зачем… не хочу умирать!

Поднималось из глубины, звучало надрывно и заунывно, радостно и тоскливо:

— Что держит тебя, что, что, что-о-о?

И было горько признавать:

— Ничего… я не сделал в жизни ничего…

— Ради чего оставить тебя-а-а живым?

— Исправить…