Читать книгу - "Поцелуй меня в Нью-Йорке - Кэтрин Райдер"

Думаю, я выглядела точно так же, когда Колин со мной расставался. Я состраиваю для секси-хипстера гримасу – универсальное выражение лица, свидетельствующее о неловкости ситуации. Но он даже не смотрит на меня. Парень уставился на пол, качая головой:

– Она же сказала ему, что они увидятся после Рождества.

И тут до меня наконец доходит. Черт возьми, это та самая девушка, встретить которую он приехал?

Секси-хипстер поднимает на меня взгляд, и я вижу, что выражение его лица очень похоже на то, что было у мистера Лоуренса, когда сантехник сказал ему, что позвонит «где-то между десятью утра и шестью часами вечера». Выражение лица, которое говорит: «Нет, ты можешь поверить, с каким дерьмом я вынужден иметь дело?»

– Она собиралась сама обо всем позаботиться. Но вот он заявился сюда со своим «сюрпризом» и поставил ее в такое неловкое положение. Редкостный козел, да?

Секси-хипстер даже не прощается со мной и вообще ничего мне не говорит. Он подходит к расстающейся паре, вынимая по дороге из пакета своего дурацкого медведя, и кладет его на плечо девушки. Она удивленно оборачивается и восхищенно вскрикивает, когда видит секси-хипстера рядом с собой. Затем она счастливо улыбается и притягивает парня к себе для долгого и глубокого поцелуя, пока мальчик-розочка стоит рядом и выглядит так, словно ни капли не приблизился к решению своей сложной математической задачи.

Я отворачиваюсь от этой сцены и направляюсь в сторону таможенного контроля, вспоминая, что последнее мне сказал секси-хипстер.

Не буду спорить, он и в самом деле редкостный козел.

14:55

– Сэр, я понимаю, что вы расстроены. Но я не несу ответственности за погоду. Если вы хотите обсудить этот вопрос с кем-то, попробуйте поговорить с Богом.

Я уже слышала, как женщина в зале ожидания говорит об изменениях в расписании вылетов с четырьмя разными пассажирами передо мной, но все равно хочу верить, что мой мозг сыграл со мной злую шутку, заставив вообразить тот кошмар, в который аэропорт Джона Кеннеди погрузился из-за возможной метели.

Когда очередь доходит до меня, я опираюсь на стойку, словно это необходимо мне, дабы не упасть, и называю женщине номер своего рейса, отчаянно надеясь, что на этом самолете будут какие-нибудь особенные колеса, созданные по инопланетным технологиям, благодаря которым самолет способен разогнаться по взлетно-посадочной полосе, независимо от глубины сугробов на ней, и унести меня далеко-далеко отсюда.

Унести меня домой!

Женщина у стойки смотрит в свой монитор:

– Что ж, дорогая, хорошая новость в том, что ваш самолет уже здесь, в аэропорту. Плохая новость в том, что он не сможет взлететь из-за…

Дальше женщина начинает объяснять мне ненужные детали, но я не слышу, что она говорит, потому что внезапно меня охватывает ощущение, что мою голову опустили под воду. Мои уши заполняет какой-то странный шум, из-за которого все вокруг исчезает. Короткое черное пальто, которое купила мне миссис Лоуренс, когда погода внезапно начала меняться, словно оживает и начинает меня душить. Мой рейс домой отменен.

Я тут застряла.

– А что насчет следующего рейса? Можно мне полететь им? В смысле, это же ночной рейс, мне не так уж важно, приземлюсь я в шесть утра или в восемь. Я, так или иначе, не смогу заснуть. Я никогда не сплю в самолетах. Я слишком волнуюсь, когда путешествую. – Я осознаю, что несу какую-то чушь, но не могу остановиться, потому что знаю: пока я буду говорить, я не расплачусь.

Не могу я здесь застрять! Просто не могу! Мне необходимо вернуться домой. Мои родители ждут меня. На самом деле папа наверняка прямо сейчас проверяет, что с моим самолетом. И как только он увидит, что рейс задерживают, он начнет волноваться.

– Мне очень жаль, мисс, – говорит женщина у стойки, всем своим видом давая понять, что то, что она вынуждена сообщать пассажирке плохие новости, буквально разбивает ей сердце. Я видела у нее такое лицо уже дважды. – Но из-за погоды все наши рейсы в Лондон переведены в режим ожидания… Крайне маловероятно, что вы сможете улететь сегодня вечером. Мне очень жаль.

Она отправляет меня к справочному столу, где другая чересчур улыбчивая женщина смотрит в свой монитор по меньшей мере пять минут, прежде чем сказать, что следующий рейс, на котором я смогу улететь в Лондон, будет в девять… утра.

Рождественское утро я проведу не дома с семьей. Вместо этого я буду здесь, в Нью-Йорке… В городе, который я полюбила и все же отчаянно хочу покинуть.

Со мной опять случился один из так называемых упущенных моментов. Кто его знает, сколько минут спустя я доползаю обратно до главного терминала. Я не стала забирать свой багаж из камеры хранения, поэтому в руках у меня только сумка, внутри которой лежат триллер и ваучер, выданный мне авиакомпанией. Благодаря ему я могу переночевать в одном из отелей компании «Рамада» и встретить Рождество в полном одиночестве. Я никогда раньше не останавливалась в отеле одна, и внезапно я погружаюсь в пучину своих нерадостных мыслей. Что, если меня не зарегистрируют в отеле без взрослых? Что, если я в итоге надолго застряну между гостиницей, которая не захочет впускать меня внутрь, и аэропортом, который никак не желает меня отпускать?

Это самая худшая ситуация из всех, в которые я когда-либо попадала.

– Милая, все будет хорошо. Как и всегда.

Свободной от сумки рукой я прижимаю к уху телефон, в котором слышен голос мамы. Я хочу, чтобы она волновалась так же, как и я, но мама, как всегда, мила и спокойна. Она всегда этим славилась. Все называют ее Меллоуни^[8], и я с детства считала, что это самый нелепый вариант ласкового прозвища для человека с именем Мелани, но сейчас это кажется мне одной из самых смешных вещей, которые я слышала в жизни.

Я сажусь на скамейку и закрываю лицо свободной рукой. Конечно, от этого мне не становится лучше, но так мне хотя бы кажется, что аэропорт отдаляется от меня, словно я скрыта и защищена от него.

Мама начинает что-то говорить, но ее голос заглушает вопль Эммы. Полагаю, моя пятилетняя сестра зубами и когтями прокладывает себе путь к домашнему телефону.

– Мамочка, мамочка, я хочу поговорить с Лотой! Ну пожа-а-а-а-луйста!

Будучи совсем маленькой, Эмма не могла произнести мое полное имя – Шарлотта, поэтому я стала Лотой, да так ею и осталась. Обычно меня это раздражает, но не сегодня.

– Не сейчас, Эм, – говорит ей мама. А затем обращается ко мне: – Возможно, ты могла бы вернуться к Лоуренсам?

– Не получится, – отвечаю я. – Они проводят Рождество у родственников в Вермонте. Они поехали туда прямо из аэропорта, после того как высадили меня.

– Милая, с тобой все будет хорошо, – повторяет мама. – Ты же можешь пойти в предоставленный тебе отель и остаться в тепле и безопасности, правильно? Чего еще можно желать?