Читать книгу - "Вихрь - Оливия Уэдсли"

Старик кинул на него быстрый взгляд.

— Вы заслужили ваше производство в адъютанты, Ганс, — сказал он. — Ваша тактика была бы очень уместна на поле сражения. Я тут сижу и не знаю, как приступить к делу, а вы сразу открыли, что мне нужно действительно поговорить с вами.

Он на мгновение сделал паузу; затем продолжал тем же приятным, слегка усталым голосом:

— Боюсь, что вчера в замке я прослушал, что Ванда устраивает сегодня собрание.

Он обвел глазами маленький кружок, внимательно всматриваясь в каждого своими добрыми темными глазами.

— Карл-Фридрих был главой нашего дома, — начал он медленно. — Он занял это положение, как вы знаете, еще в очень молодые годы. Молодой человек в его положении, с огромными средствами, ни от кого не зависящий, подвергается многим искушениям, которых не знает большинство людей. Теперь, когда он умер, начнутся неизбежно толки о его жизни, — как бывает со всяким человеком, стоявшим на виду и привлекавшим к себе внимание общества.

Он опять окинул взглядом своих родственников.

— Кто из вас, — проговорил он внушительно, — был с ним близок?

Ганс повернулся к камину и приятно оскалил свои белые ровные зубы. Как любитель спорта на открытом воздухе, он находил эту полуотеческую беседу несколько скучной. Но он переносил ее без возмущения: человек не должен уклоняться от семейных обязанностей.

— Я встречался с ним чаще других, если вы только это подразумевали. Вы ведь знаете, настоящей, сердечной близости у него ни с кем, даже с вами, не было.

Он почти насмешливо поглядел в лицо своему собеседнику. Старый ученый слегка покраснел; словно протестуя, он поднял глаза на цветущее, благодушное лицо Ганса, но быстро овладел собой.

— Я часто виделся с Ирэн, — спокойно ответил он, — когда был жив Карл-Фридрих. Нелегко видеть страдания человека, которого любишь, и сознавать свое бессилие помочь ему.

Он сделал паузу, поглаживая лацкан своего старенького сюртука.

— Я убежден, — прибавил он своим ровным голосом, — что каждый из вас кое-что перенес от Карла-Фридриха. Долгое пользование властью естественно вырождается в деспотизм. Ваш мирок, я думаю, будет судить о вашем родственнике; газеты расскажут летопись его жизни. Эта жизнь (он взглянул на свои тонкие пальцы) была в своем роде замечательной. Друзья мои, не предоставить ли нам все это собственному течению? Ванда закурила папироску.

— Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать, хотя очень хочу проникнуть в вашу мысль. Хотите ли вы от нас, чтобы мы навсегда предали забвению прошлое дяди Карла? Но, дорогой, вы знаете лучше кого бы то ни было, что этого нельзя требовать от самой почтительной семьи…

— Я хотел бы выпить чашку чая, — мягко прервал ее старик. — Могу я попросить?

— Что теперь будет делать Ирэн? — неожиданно спросила Лиана.

Профессор положил себе на тарелочку намазанную тартинку.

— Я надеюсь, — промолвил он, — она будет жить и будет счастлива. Она, во всяком случае, этого заслуживает.

— Да, до сих пор ей жилось не сладко, — заметил Ганс.

Старый ученый с трудом поднялся, опираясь на руку Ганса, и направился к выходу. Он дружески похлопал по его расшитому золотом рукаву, прежде чем с ним окончательно проститься. Ванда и Рудольф проводили его до кареты.

Ганс опять растянулся и вынул сигару из ящика:

— В конце концов, что же, собственно, сказал старик?

Ванда вернулась быстрыми шагами и протянула к огню свои красивые руки. Снежинки сверкали у нее в волосах.

Лиана засунула руки в большую муфту и, сидя на софе, наклонилась вперед; в свете электрической лампы отчетливо выступил ее тонкий неправильный профиль.

— Мне неясно, что будет делать Ирэн, — продолжала она. — Подумайте только, у нее будет огромный доход. Я полагаю, все ей достанется?

— Вероятно, она построит церковь или что-нибудь в этом роде, — произнес Ганс с глубокомысленным видом. — Я ее считаю способной на такую штуку — в память Карла.

Лиана засмеялась:

— Мой дорогой, я ее считаю скорее способной срыть замок, чтобы забыть о нем. Карл вовсе не был таким примерным супругом, чтобы хранить его память в ковчежце, как мощи святых. И Ирэн не больше привержена к церкви, чем все мы. В ней, может быть, больше кротости, чем в любом из нас, но все человеческое ей отнюдь не чуждо. Понятно, что последние годы, живя в этом мрачном замке с Карлом, медленно умиравшим в параличе, ее единственным развлечением была служба в капелле. Но теперь…

— Сколько ей сейчас лет?

— Я вместе с ней кончила школу, — ответила Ванда, — семь-восемь лет тому назад; ей должно быть теперь лет двадцать пять или вроде того.

— Значит, лучшие свои годы, когда мы молоды, полны жизни и жизнь нас влечет, она была связана с умирающим мужем, который женился на ней уже стариком.

— Если бы родители были живы, — сказала Ванда, — никогда бы этого не случилось. Виноват во всем ее брат. Он хотел только беспечно развлекаться и не пожелал обременять себя заботой об Ирэн.

— Помню, я был очень огорчен за нее в день ее свадьбы, — промолвил Ганс с чувством. — Могу поклясться, что она имела вид двенадцатилетней девочки. Карл-Фридрих был полупьян и в одном из своих знаменитых настроений, когда, кажется, он сдирал с вас кожу, здороваясь с вами.

— Во всяком случае, Ирэн сносила все это терпеливо, — промолвила Ванда. — Я ни разу не слышала, чтобы она жаловалась. Никогда на вечерах, где она появлялась, у нее не было подавленного вида. Разумеется, Ирэн всегда была на высоте своего положения, — заключила Ванда, — и разумеется, я хочу сказать, я надеюсь, она вторично выйдет замуж.

— Сколько лет теперь маленькому Карлу? — спросил Рудольф.

— Ему, должно быть, четвертый год, — сказал Ганс. — Он родился, если припомните, после удара с Карлом-Фридрихом, а это случилось через год после его женитьбы. Мальчику теперь года три или четыре. Ирэн страстно его любит, не правда ли?

— Безумно. Я никогда не видал подобной привязанности, — ответил Рудольф. — Он славный мальчик, притом крепыш. Скверная штука была бы, если бы его не было, и наследство перешло бы к другой ветви.

Лиана подошла к Гансу и взяла его под руку:

— Мой друг, не забудь, что мы идем на спектакль.

— Я знаю, — сказал он с тяжелым вздохом и стал со всеми прощаться.

У дверей Лиана обернулась:

— Выходить с Гансом все равно, что таскать с собой стриженого пуделя: вид у него приятный, но иметь его возле себя — мало удовольствия.