Читать книгу - "Мой нежный варвар - Джудит Френч"

Остановившись в сводчатом проеме роскошно убранных покоев, он раздвинул расшитые алыми китайскими драконами занавеси из тяжелого шелка. Человек, которого он искал, сидел у огня на троне с высокой спинкой. Глаза его были закрыть! Два охотничьих леопарда спали у его ног.

Оксиарт, верховный принц Бактрии и Согдианы, был одет в простую, без отделки, персидскую тунику и финикийские шаровары. Его покрытые наростами ступни были обнажены, и сброшенные туфли выглядывали из-под передних лап леопарда. Золотая диадема тонкой работы поблескивала в свете очага, а обнаженный меч лежал на коленях.

Леопарды открыли глаза, и самка Нахид предупреждающе зарычала. Самец Вир, моложе и тоньше ее, поднялся и выпустил когти цвета слоновой кости. Кайан заговорил с ними, и они улеглись снова. Хвост Нахид подрагивал. Она наблюдала из-под полуприкрытых век желтых глаз, как он подходит к сидящему в кресле. Человек не шевельнулся, и Кайан тихо позвал:

— Дядя!

Голова сидящего поднялась, глаза взглянули пронзительно. Волосы этого человека, сейчас убеленные сединой, когда-то были каштановыми.

— Входи, сынок.

Он указал на стол, покрытый расшитым шерстяным полотном, где стояли гипсовый египетский кувшин, чашки из тонкого фарфора, сквозь которые просвечивало пламя очага, блюдо с пресным хлебом и сыром, ваза с финиками.

— Угощайся. Там еда и медовое вино.

Кайан покачал головой.

— Я не голоден.

— Ты никогда не голоден. Тебе надо есть и высыпаться.

— Вы говорите как моя мать.

Оксиарт усмехнулся.

— Уже поздно, — сказал Кайан. — Вам пора ложиться.

— Мне? Я уже стар. Скоро у меня будет много времени, чтобы отдохнуть.

Кайан подошел к огню, опустился на колено и добавил дров. Самец-леопард перевернулся на спину, показывая светлое брюхо, и лениво развалился, вытянув лапы и спрятав когти. Кайан погладил его и почувствовал, как шершавый язык лизнул его руку, возвращая ласку.

— Я так давно не спал, — сказал он.

— С того времени, как мы получили Птолемеево известие.

Нахид положила подбородок на ступню Оксиарта, продолжая следить за Кайаном. Шерсть животных была рыжевато-коричневой с черными розетками, но красоту самки портил старый шрам от греческого копья.

Кайан не ответил. Он знал, что его приемный отец и не ждал ответа. Он погладил Вира по голове и почесал за зонами. Довольный зверь зевнул и свернулся клубком.

— Так дальше нельзя, — сказал Оксиарт. — Ты принц, у тебя есть обязательства перед Бактрией, Согдианой… перед твоими сыновьями. Нить твоей жизни все еще прочна.

— А вы, дядя?

Рот Оксиарта горько сжался.

— Она была моим единственным ребенком.

— У нас есть мальчик.

— Да, только это и утешает меня. Он дорог мне так же, как и моя Сорайя.

— Но он не может занять ее место в вашем сердце.

Вир, играя, ударил Кайана лапой с втянутыми когтями.

— У него там свое собственное место. Как и у тебя. Как и у другого парня.

Кайан кивнул.

— В последнее время я был для них плохим отцом и плохим принцем. Вы ошиблись, назначив меня своим преемником.

Глаза старика сверкнули.

— Ты не можешь указывать мне, что я должен делать, а что нет! Я все еще верховный принц Двух Царств, и мне лучше, чем тебе, известно, какую ношу я возложил на твои плечи, сделав своим сыном.

Он встал с кресла. Нахид тоже поднялась и как тень последовала за ним. Вир перевернулся на живот, присел, широко открыв настороженные глаза. Оксиарт положил покрытую наростами руку на плечо Кайана.

— Если тебя не станет, нашему народу надеяться не на что. А без власти, которую дает твой титул, ты всего лишь солдат, мечтающий о троне.

— Этот титул должен принадлежать ему одному.

Придет время, и он будет принадлежать ему. Но не сейчас. Когда он родился, злые люди стремились погубить его.

— Если его происхождение станет известно, греки направят дюжину армий, чтобы уничтожить его. — Оксиарт презрительно усмехнулся. — Я мог бы назвать тебе многих наших воителей которые убили бы его только за то, кем был его отец, не говоря уже об их собственных расчетах.

— У него есть вы…

— Я стар, Кайан. Нет! — Он поднял ладонь в знак протеста. — Мы всегда были честны друг перед другом. Годы мои сочтены. Я, конечно, не собираюсь сойти в могилу завтра или послезавтра. У серого волка еще остались кое-какие штучки в запасе. Но лучше, чтобы люди знали тебя как моего преемника. Ты не дитя, которое можно задушить во время сна или утопить в реке. Ты — щит, который защитит его, пока он подрастает.

Кайан отбросил прядь волос со лба.

— Мое сердце разрывается при мысли о том, что вы отдали мне то, что по праву принадлежит ей. Она, хотя и женщина, должна была быть правительницей Двух Царств. Она должна была быть вашей преемницей.

— Она умерла, Кайан. И если бы она смогла преодолеть пропасть между этим миром и потусторонним, она велела бы тебе занять и удерживать мой трон до его прихода.

— Все, что вы говорите, истинно, дядя. Но почему я себя чувствую подобно вору в ночи?

— Ты никогда не добивался короны.

— Да. Все, что мне было нужно, это быть воином. Я боец, а не политик.

— Это еще одна из причин, по которой именно ты должен стать верховным принцем. Когда придет время, если он оправдает наши надежды, ты с радостью передашь ему трон.

— Вы слишком доверяете мне.

Оксиарт усмехнулся.

— Я знаю тебя со дня твоего рождения. Я знаю твою силу и слабости. Твой отец был моим кровным братом, благородным человеком, прожившим и умершим достойно. Его имя было олицетворением чести и мужества. Он мог бы гордиться тобой.

— Да будет так! — Кайан склонил голову и скрестил на груди руки в знак повиновения. — Но я не стану отсиживаться здесь, в крепости, когда греки, египтяне и скифы вторгаются на наши территории, а военачальники затевают мятежи.

Оксиарт кивнул.

— Я и не думал, что ты собираешься сидеть сложа руки.

— Я хочу создать армию, какой еще не видывали в Двух Царствах. Я хочу объединить силы Бактрии и Согдианы, а также племен, живущих в степях и горах, чтобы создать войско, которое победит греков и египтян. Птолемей покинул ее, когда она в нем так нуждалась, и он заплатит за это жизнью. Кассандр тоже умрет.

— И Олимпиада.

— Она погибнет от моей руки.

— Ты убьешь женщину?

— Не женщину, а демона. Она приговорила к смерти собственного внука. Она не заслуживает жалости.