Читать книгу - "Теория снежного кома - Фэя Моран"

Эйс, не отступая. – Не боишься, что останешься совсем одна в своей виртуальной реальности?

– Я надеюсь на это, – прошипела я. – Лучше компанию тупоголовых nps, чем одного самовлюблённого мудака.

– Хорошо, что мы друг друга понимаем.

– Смотри в оба, когда будешь переходить дорогу, – предупредила я, отойдя в сторону. – Однажды я обязательно столкну тебя под колёса.

– Не рассчитывай на это, Лягушка. – Эйс вдруг перехватил обе мои руки за запястья одной ладонью, чтобы показать, видимо, то, как я миниатюрна рядом с ним. – Вряд ли в этих маленьких ручках хватит сил сдвинуть меня с места.

– Idiot koncheniy! – шикнула я, вырвавшись из его хватки.

– Что бы это ни значило, взаимно, идиотка.

– Пошёл в зад!

Эйс усмехнулся, закатил глаза и развернулся, чтобы уйти прочь, бросив мне напоследок: «Увидимся в аду». С его правого плеча свисал рюкзак, а на высокой фигуре сидела чёрная толстовка, капюшон которой был накинут на голову так, что из-под неё показывалось совсем немного его чёрных волос. Мы оба частенько были в капюшонах, и иногда мне даже казалось, что это он делает нарочно – передразнивает меня.

Я проводила его взглядом, пока он не скрылся за углом коридора.

Внутри кипело. Хотелось выместить злость на чём-нибудь или ком-нибудь. Например, на его роже. Вздохнув, я поправила капюшон, из-под которого торчали две моих косички, – я блондинка с закрашенной в розовый значительной частью волос, – и поплелась к выходу из здания факультета. Коридоры были полупустыми – большинство студентов уже разошлись или готовились к вечерним занятиям. В воздухе витал запах старой бумаги, кофе и лёгкой усталости.

Я вышла на улицу и вдохнула свежий, прохладный воздух Бозмена. Студенты группами переходили дорогу, смеялись и шутили. Мне не хотелось ни с кем разговаривать. Мне просто хотелось добраться до дома, спрятаться в комнате, включить любимую игру и забыть об Эйсе Муди, Норвегии и всей этой чёртовой зимней школе, в которую попала по своей же вине. Знала бы я, что полёт придётся разделить с этим гоблином, никогда бы не подавала заявки. А сворачивать тоже не хочется. Этот напыщенный индюк почувствует победу.

Уже вечерело. На горизонте высились заснеженные вершины гор. Несмотря на пейзажи, однако, на душе было паршиво. Я надела наушники, включила подкаст одного из самых уважаемых игровых изданий – The Game Informer Show, – и прибавила громкости.

Обычно я срезала путь через кампус, наслаждаясь архитектурой старинных зданий, но сегодня мне было не до этого. Ноги сами несли меня к ближайшей автобусной остановке. Она затерялась в сугробе у круглосуточной заправки, чьи огни тускло мерцали сквозь пелену снегопада. Холод пробирал до костей, несмотря на мою тёплую куртку. Студенты толпились в ожидании, переминаясь с ноги на ногу. Запах бензина смешивался с морозной свежестью.

Поскрипывая тормозами, подъехал «Blue Bird», старый автобус, чьи окна запотели изнутри, словно он и сам замерзал от холода. Салон был набит студентами, укутанными в шарфы и шапки. Места у окна не было, и мне пришлось втиснуться между двумя парнями, от которых пахло дешёвым пивом и сигаретами.

По мере того, как автобус отъезжал от освещённого и благополучного кампуса, пейзаж за окном постепенно мрачнел. Вместо ровных дорожек появились заснеженные тротуары, заваленные грязным снегом. Аккуратные домики с гирляндами сменились покосившимися заборами, обшарпанными зданиями и дешёвыми автосервисами.

Мы въезжали в мой не самый бедный, но и не самый лучший район. Здесь жили рабочие, пенсионеры, семьи с детьми и студенты, которые не могли позволить себе снимать жильё в более престижных районах. Улицы были узкими и разбитыми, дома – старыми и обветшалыми. Здесь не было модных кафе и дорогих магазинов, зато было много закусочных, комиссионок и баров, где можно было выпить дешёвое пиво и забыть о своих проблемах. Чем часто пользовался мой отец.

Зимой же этот район становился ещё более унылым. Серые дома казались совсем ветхими под тяжестью снежных шапок. Облупившаяся краска скрывалась под слоем инея. Улицы превращались в ледяные катки, а редкие прохожие торопливо брели, скрываясь от суровой зимы.

В салоне было душно и жарко, а окна запотели так, что ничего не было видно. Запах ароматизатора вперемешку с запахом старой резины вызывал тошноту.

Я закрыла глаза и попыталась представить себя в другом месте – на солнечном пляже, в окружении пальм и тёплого океана. Папа всегда шутит, что я с такой фамилией должна любить зиму, как он. Но у меня не получается.

Через долгих двадцать минут автобус заскрипел и остановился на моей остановке – возле заснеженного продуктового магазина с мигающей вывеской «Food & More» и заледеневшей тропинкой к нему. Дыхание вырывалось изо рта белым паром, когда я выходила на мороз, хрустя по снегу. До моего дома оставалось пройти ещё несколько кварталов по неочищенным тротуарам, петляя между сугробами и скользкими ледяными наростами. Ветер хлестал по лицу, обжигая щёки.

Ещё через несколько кварталов, пробираясь сквозь сугробы и перепрыгивая через ледяные лужи, я, наконец, увидела свой дом. Небольшой, обветшалый, с покосившейся верандой и занесённым снегом палисадником. Поднявшись по обледенелым ступенькам на крыльцо, я вошла внутрь, надеясь на тепло и чай. И на то, что смогу забыть о том, что меня ждёт в Норвегии. Я бросила рюкзак на пол в прихожей, не удосужившись донести его до своей комнаты. На стене висело зеркало, доходящее до самого пола, и я брезгливо обвела взглядом свои запачканные местами джинсы.

С кухни до меня доносился негромкий звук из телевизора: кажется, диктор сообщал о какой-то трагедии, произошедшей в очередной неблагополучной стране, на которую, видимо, максимально насрать её президенту.

– Мила! – донёсся до меня голос, едва я успела прошмыгнуть к ступенькам, а потом замерла на месте. – Уже вернулась?

– Нет, – саркастично улыбнулась я, обернувшись. – С чего ты вообще это взяла? Разве похоже, чтобы я вернулась?

Это как тот самый тупой вопрос от гостей: «А у вас есть туалет?». Конечно, нет. Мы писаем в цветочные горшки, а вы нет, что ли?

Из кухни показалась белобрысая голова моей старшей сестры, Анжелики:

– Не люблю я твой сарказм, Мила.

– Не называй меня так. Я – Лана.

Папа сидел на своём любимом кресле в одной майке, которая задралась так, что оголяла часть его пуза. Кроме неё на нём были полосатые трусы, которые казались намного крупнее, чем должны были бы быть. Светлые волосы в беспорядке, как будто он только сейчас встал с кровати. Не удивлюсь, если этот человек именно в таком виде только что выходил во двор покурить. Его ничего не смущает. Он воспринимает американскую свободу