Читать книгу - "ОКБ - Алексей Брусницын"

три связи, две мимолетных, одна подольше. Со всеми тремя партнершами, в самый ответственный момент я ничего не чувствовал. Всё происходило по сценарию: возбуждение, наслаждение, разрядка, но никакой, так сказать, эмоциональной окраски ощущений. И не только эмоциональной, но и физической. Удовольствия ровно столько же, что и при мочеиспускании. Я думал, ладно – ерунда. Без любви, наверное, не могу, такая вот сложная у меня душевная организация. Кажется, где-то в глубине души даже гордился этим… Никому не говорил, к врачам не обращался. Была какая-то внутренняя уверенность в том, что, когда встречу ту самую, все ощущения вернутся. Как при некоторых психических заболеваниях теряется обоняние, а после излечения возвращается. И вот теперь весь букет ароматов разом и вернулся, и еще даже пара ноток добавились… В общем, я решил ее разыскать.

Ночью, на мой вопрос по поводу причины, из-за которая она оказалась в больнице, она ничего не ответила, увела разговор в сторону. Я не настаивал, мало ли почему человек не хочет говорить о своей болезни. Наверняка, что-то несерьезное, тем более, что никаких внешних проявлений болезни я не заметил. В каком из двадцати девяти отделении ОКБ она лежит, я не знал. Перед тем, как поехать ко мне, мы встретились в вестибюле больницы. Фамилией ее поинтересоваться я, естественно, не удосужился. Таким образом, я располагал только описанием внешности и именем. Имя, я рассматривал и такой вариант, могло оказаться вымышленным. Так что задача по ее нахождению была совсем не проста – десять этажей больницы вмещали больше тысячи пациентов.

Я решил по очереди обойти все отделения кроме детских и тех, где ее точно не могло быть: ожогового, реанимационного и травматологии. Подходить к сестринскому посту и опрашивать дежурную медсестру или, при наличии, сокурсников, проходящих там практику. Но делать этого не пришлось. Утром, когда я вышел из автобуса, меня сзади кто-то пнул по пятке, так, что нога подлетела вверх. Это оказался Четвериков из 302-ой группы. Мы вместе ходили с ним в подвал санитарного корпуса в качалку.

– Ну ты и змей! – сказал он, ухмыляясь. – Пошто бабу у меня увел?

– И тебе «здравствуй», – я протянул ему руку. – Какую бабу? Ты чего это несешь?

– Здорово. Да видел вчера, как вы с Мишкой из больницы с трофеями уходили. Один с медсестрой, другой с пациенткой… – он посерьезнел. – Она, конечно, ничего такая себе, сам хотел к ней подкатить, но как-то не решился… Как бы это не совсем этично – в нашем отделении к пациенткам подкатывать. А ты молодец, без мерехлюндий…

У меня екнуло в груди от догадки.

– Постой, а ты в каком отделении?

– Так в онкологии… Елки. А ты не знал, что ли?

* * *

Санитарка по моей просьбе вызвала ее из палаты. Она решительно подошла ко мне, стоящему в чайльдгарольдовской позе возле горшка с гигантским фикусом. Как она сразу же предупредила, разговор получился ненужный. Она смертельно больна, я собираюсь жить вечно. Более разных судеб вообразить невозможно. Убогий сценарий о том, как благородный витязь в белых одеждах провожает поцелуями на тот свет засыпающую красавицу, может понравится только дебилам и извращенцам. Короче, жалости ей не нужно, любви быть не может. Адье! Она выразила твердую уверенность в том, что мне достанет ума оставить ее в покое, и удалилась. За время этой недолгой сцены мне не пришлось промолвить и слова. Глядя ей вслед, я физически ощущал свой тотальный идиотизм. Я ведь действительно рисовал себе где-то на грани подсознания благодарные слезы умирающей и ее застывающую руку в своих горячих ладонях…

После такого позора оставалось только напиться, что я и проделал в тот же вечер в полном одиночестве. На следующий день пришел в больницу в состоянии тяжелой интоксикации, к которой присоединился непонятно откуда взявшийся насморк. Я расценил его как прекрасный повод откосить от практики, уже несколько дней казавшейся нудной рутиной. Подошел к куратору нашей группы и сказал, что, судя по симптоматике, у меня ОРЗ и, что я был бы не прочь пару-тройку дней полечиться дома. Куратор, заместитель заведующего отделением, спокойная тетка лет сорока, сказала, что тогда ей нужно меня осмотреть. Она устроила мне полноценный осмотр с применением всей ухогорлоносовой амуниции: круглого зеркала во лбу и разнообразных металлических конусов для засовывания в уши и ноздри. Она, само собой, раскусила мою хитрость и таким способом решила наказать мнимого больного. Осознавая свою неправоту, я покорно подставлял требуемые отверстия. Однако осмотр не показался ей достаточной карой, и она заявила, что мне необходимо сделать рентгеновский снимок черепа. Отступать было некуда, и я пошел, напутствуемый словами:

– И передайте рентгенологу, что я сказала, чтобы снимок не сушил, пускай сразу отдаст.

Идя по подземному переходу, соединяющему главный корпус больницы с поликлиникой, я думал о том, что как-то это через чур: подвергать воздействию гамма-излучения студенческий неокрепший мозг, дабы пресечь попытку аггравации. Еще и время специалиста на это тратить, аппарат занимать. Гонит тетка… Аггравация, кстати, если кто ек знает, отличается от симуляции тем, что, симулируя, страдания выдумывают, а, аггравируя, преувеличивают.

Когда рентгенолог отдавал мне сырой снимок, пришпиленный к металлической палочке, лицо его выражало сочувствие. Подойдя к окну, я решил рассмотреть снимок, тем более, что курс рентгенологии мы уже прошли. В следующую секунду я обливался холодным потом ужаса. В правой гайморовой пазухе четко определялось затемнение размером с олимпийский рубль…

* * *

Как будто специально, в комнате, где мы облачались в белые одежды, на стене висело учебное пособие, посвященное раку гайморовой пазухи. На первой картинке художник изобразил простоватое лицо молодого мужчины. На последующих оно трансформировалось, разбухая изнутри. На последней картинке глаз окончательно уполз вверх и в сторону, нос искривлен как от удара молотком, угол рта опущен, на месте гайморовой пазухи зияет жуткого вида язва. Само лицо, кажется, уже не живое. Было не совсем понятно, больной или уже нет, художника, видимо, попросили не заострять на этом внимание. Но как можно жить с такой дырой в башке? Когда я в первый раз увидел эти невеселые картинки, я подумал что-то вроде: «Ну надо же, бывает же такое…» А теперь я шел по подземному переходу, в котором был отдельный рукав, ведущий в морг, и в руках у меня был снимок с изображением чего-то безобразного и страшного, и это безобразное и страшное располагалось прямо в моей голове, непосредственно под правым глазом.

Самое удивительное, что мне удалось смириться с происходящим за то время, пока я шел