Читать книгу - "Мама поневоле - Слава Доронина"

а в груди было так больно, что я не могла дышать. Но, наверное, медсестра вколола мне снотворное, потому что спустя несколько минут я почувствовала, как веки налились свинцовой тяжестью. Я не стала сопротивляться действию лекарства, прикрыла глаза и провалилась в беспокойный сон. Но даже в нем меня не отпускали мысли о ребенке и его дальнейшей судьбе. Разве такое возможно, что у крохи было столько ждущих ее людей, а теперь в один миг ее все оставили и бросили одну на произвол судьбы? Считай, я своими же руками загубила ей всю жизнь… А если бы я доходила до срока, то ничего бы этого не случилось! Это я приложила ко всему этому руку, и из-за меня от девочки все отказались... 

Когда я пришла в себя в следующий раз, то уже не стала звать медсестру, попыталась подняться с кровати сама, отключила себя от многочисленных проводов и направилась в детское отделение. Перед глазами летали черные мушки, меня сильно штормило, но я хотела увидеть девочку – маленькую крошку, которая осталась совершенно одна. Подсознательно я уже думала о том, что не смогу ее оставить и взять такой грех на душу, отправив ее в детдом. Я понимала, что у меня нет денег на ее содержание, особенно, если девочка окажется больна, но разве можно было так поступить с беззащитным существом?

– Ты куда? Здесь детская реанимация, сюда нельзя посторонним! – остановил меня голос проходящей мимо медсестры. 

– Я к дочери, я родила ее несколько дней назад. Меня зовут Ксения... Ксения Колесникова... – слабо проговорила я, держась за живот.

Шов тянуло и мне было больно даже стоять, не говоря уже о том, чтобы двигаться.

– Ах, ты к отказнице? Суррогатная мать? – догадалась она. – Пойдем, покажу тебе ребенка. Девочка подключена к аппарату искусственного дыхания. У нее гипоплазия легких, необходима операция… Но это тебе лучше с врачом поговорить.

– Почему это произошло? Ведь она была совершенно здорова, ни одно УЗИ не показало никаких отклонений... – вымученным голосом спросила я. 

– Ты только себя не кори, бывает, что и абсолютно здоровые мамы в срок рожают инвалидов, хотя ни одно УЗИ и анализ не выявили патологий. А ты, я слышала, с такой кровопотерей приехала, удивительно, как еще сама выжила.

Я слегка пошатнулась, вспомнив, что вставать мне еще не разрешали, да и сил как таковых не было совершать подвиги, но желание увидеть малышку было сильнее и пересилило мою боль. 

Мы подошли к кювезу, и я увидела детское тельце, обмотанное многочисленными проводками. Девочка была подключена к аппарату искусственного дыхания и не подавала признаков жизни. Она лежала такая беззащитная и красивая, такая хрупкая, что я только сильнее утвердилась в своем намерении не оставлять ее. Просто не смогу с ней так поступить. Она изначально была моя, несмотря на то, что кровь в ней текла не моя, но я была ее самым главным человеком все это время; гладила живот и разговаривала с ней, звонила по вечерам Максу и рассказывала ему, как провела день. Мы были с ней вместе с самого начала, и сейчас я просто не имела права оставлять ее, больную или здоровую – это совершенно не имело никакого значения. 

– А что… что, если я ее заберу? – спросила я, ласково погладив прозрачное стекло, мечтая прикоснуться к своей девочке. 

3. Ксения 

– Ну и зачем она тебе? – я повернула голову в сторону женщины и гневно посмотрела в ее лицо.

– Просто поразительно, что именно вы говорите мне эти вещи! Я понимаю, вы каждый день детей видите, как они появляются на свет, и для вас это обычные вещи, но я бы не хотела, чтобы моей дочери, – кивнула в сторону кювеза, в котором лежало крошечное тельце, – попалась такая нянечка, – мое сердце лихорадочно стучало в груди. 

– Вот чудная... – хмыкнула медсестра и смерила меня презрительным взглядом. – Пришла в суррогатное материнство из-за денег, родила бракованного ребенка, да еще жизни меня пытаешься учить? Ты по больницам замучаешься ошиваться с ней! Сердобольная выискалась! А потом такие, как ты, пачками их обратно несут и имена их забывают. Так что не нужно на меня так смотреть, уж я знаю, о чем говорю.

– Я выхожу ребенка и стану для нее самым любимым человеком на свете. А деньги... Да, я решилась на это все из-за них, но разве в итоге они стоят того, чтобы она осталась одна и лежала брошенная и никому не нужная? – тихим, но твердым голосом проговорила вполголоса. – А судя по вашим заявлениям в детдоме и подавно на нее никто даже не взглянет... – женщина мрачно свела брови, махнула на меня рукой, развернулась и ушла. 

Я вышла из детского отделения, ни секунду не сомневаясь в том, что все делала правильно. У Надюши, так я решила назвать свою девочку, будет семья: я, братик и бабушка. На счет последней я была не уверена, что мама с энтузиазмом воспримет это мое решение, но я его уже приняла. 

Вечером ко мне в палату зашла Верещагина Елена Киреевна, главный врач клиники. Разговор наш не продлился долго, она отдала мне деньги, какие передала для меня сестра Ларисы Гончаровой и выразила личную благодарность за то, что я нашла в себе силы и мужество забрать ребенка себе. Протянула визитку той женщины, которая свершила самосуд, отказавшись от родной племянницы, и ушла. Какое-то время я смотрела на пластиковую карточку в своих руках, уверенная в том, что не стану никому звонить, но подумав, решила, а почему бы и нет. Этим звонком никому хуже я не сделаю, но так хотя бы буду уверена, что сделала для Надюши все, что могла. 

Мне ответили спустя три гудка, я считала их, чтобы хоть как-то отвлечься от сильного волнения. 

– Добрый день, Антонина! Это Ксения Колесникова, суррогатная мама Нади, – твердым голосом проговорила я. 

Я решила, что имя Милана этой девочке не подходит, если свыше было суждено, что мы обе остались в живых, то это определенно какая-то надежда на светлое будущее, за которое мне еще предстоит побороться. 

– Я звоню вам выразить соболезнования, и… сказать спасибо за деньги, – пусть их было не так