Читать книгу - "Медовый месяц - Эми Дженкинс"

– Эй, – сказала я, – мы на одном континенте.

– Классно, – ответила она.

– Эд меня бросил, – сообщила я и изложила ситуацию, забыв про все его доводы и взвинтив себя уверенностью в своей правоте.

– Ничего удивительного, – сказала Флора. – Эти выходные, вероятно, многое для него значили. Почему ты такого не допускаешь?

– Не знаю, – ответила я. – Он просто помешался на этих загородных экскурсиях. Бой-скаут хренов.

– Ты чудовище, – сказала Флора.

– Это давно известно, – ответила я.

– Он наверняка собирался сделать тебе предложение, курица ты этакая! – сказала она.

Я прилетела обратно в Лондон в воскресенье ночью и чувствовала себя очень странно. Можно сказать, меня обуревали сложные чувства. Не выхватила ли я поражение из пасти победы? Или это было удачным спасением? Все еще больше запутывалось тем, что рядом со мной сидел импозантный банкир и усердно меня поил. «Ага, – подумала я, – вот мой будущий муж. Теперь все обрело смысл – судьба спасла меня от предложения Эда, чтобы я могла сидеть в самолете с этим мужиком, потому что он и есть Тот Единственный». Когда я спросила его, где он работает, он ответил: «В „Голдман Сэч"» – таким тоном, будто я тут же брошусь с ним в гальюн и сделаю ему минет. Меня немного смущало мое отупение и его внешность. В надежде на то, что он все-таки не полный идиот, несмотря на очевидность обратного, я продолжала болтать с ним и пить.

В конечном итоге в вечерних сумерках под аккомпанемент храпа в бизнес-классе он взял мою руку и положил на выпуклость у себя под пледом. Я пришла в ужас – вы, конечно, можете подумать, что я не имела права приходить в ужас, но на меня иногда находят эти приливы наивности, и я действительно не думала, что дойдет до этого.

Я отобрала у него руку. Он сказал:

– А ты, блин, игривая сучка.

Он, оказывается, думал, что я играю, но это же и обернулось против него. Я оцепенела от стыда. Помню лишь то, что мышцы у меня на шее напряглись, чтобы с достоинством отвернуться. Я чувствовала себя так, как на школьной площадке в детстве, когда мама приходила забирать меня и я радостно бежала к ней во всю прыть и вдруг оступалась и падала лицом в грязь – земля неслась мне навстречу, чтобы дать оплеуху, разбить нос, ободрать коленки и вообще напомнить о том, что я не непогрешима, что жизнь трудна и в ней то и дело случаются неприятности.

Так что не стоит слишком много о себе мнить!

Мне показалось, что прошло несколько часов, хотя на самом деле всего несколько мгновений, прежде чем я пересела в другое кресло.

Теперь настал мой черед устраивать глобальные катастрофы. Я чувствовала себя совершенно одинокой. До меня дошли наконец все последствия того, что я, возможно, упустила Эда. Эда, который в миллион лет не скажет ничего подобного. Я настолько перепила и так себя ненавидела, что даже не смогла заплакать.

Я добралась до дому на такси, чувствуя себя невероятно потрепанной. В то время я жила в довольно невзрачной двухкомнатной квартирке в Килбурне, куда переехала от Деллы в начале холодной войны. Квартиру я снимала и потому не очень о ней заботилась. Гостиная-столовая была еще туда-сюда, но спальня определенно угнетала—с коричневыми геометрическими обоями, которые, казалось бы, говорили: возможно, вы думаете, что жизнь имеет смысл, а на самом деле в ней нет никакого смысла, и если вам нужны для этого доказательства – так вот они!

От жизни в такой обстановке моя неопрятность возросла сверх всякой меры – так что в целом квартира напоминала что-то вроде выгребной ямы.

Эд, часто остававшийся у меня, поскольку делал у себя ремонт, то и дело говорил: приподними свою задницу и переклей хотя бы обои. Но всякий раз, когда я думала об этом, обои мрачно смотрели на меня и подчиняли своей воле. Так что руки у меня до них так и не дошли.

Я вставила ключ в замочную скважину, но, прежде чем повернула его, дверь распахнулась, и меня встретил Эд. Эд и приветливый запах свежесваренного кофе.

– Мне очень жаль, – сказал он.

– А мне еще больше, – ответила я.

– Ты выглядишь ужасно, – сказал он.

– Мне нужно помыться, – ответила я.

– Прими душ, – сказал он.

Я кивнула и побрела в спальню. Но вошла в совсем другой мир. Первым делом меня поразил запах – невозможно нежный, самый роскошный запах в мире, невыразимый словами запах любви, но мое сознание зафиксировало то, что я увидела. Комната сверкала белизной и чистотой, как келья монахини в испанском монастыре. Эд переклеил обои, сменил мебель, повесил новые шторы, а потом я взглянула вниз, и запах и ощущение любви слились вместе: пол, кровать, все поверхности были на несколько дюймов покрыты розовыми лепестками. Я брала их в пригоршни, ходила по ним, а потом погрузилась в них, опустившись на кровать. И закрыла глаза.

Эд сказал, что вошел через несколько минут, собираясь изнасиловать меня среди лепестков, но увидел, что я крепко сплю.

Я проспала целый час, а когда проснулась, мы поговорили и объяснились. Оказывается, Эд позвонил Делле, чтобы узнать у нее мой номер в Нью-Йорке, и она дала ему прикурить – дескать, ты должен быть счастлив, что у нее такая непыльная работенка триста шестьдесят дней в году, и с твоей стороны просто свинство, если ты выходишь из себя из-за оставшихся пяти – так что он выместил все свои чувства, сдирая и сжигая обои с дурной кармой, и проснулся на рассвете, чтобы привезти лепестки с цветочного рынка в Ковент-Гарден. А когда мы поели и раз пять занялись в розовом будуаре любовью, Эд попросил меня выйти за него замуж, и я сказала «да».

Через три дня лепестки провоняли и сгнили, и нам пришлось от них избавиться. Когда мы сгребали их в мусорные мешки, я сказала:

– Так что насчет брака?

Эд ответил:

– Ты не можешь передумать, ты уже носишь кольцо. – (Прелестный сапфировый перстенек, принадлежавший его маме.)

– Я не передумала, – сказала я. – Но когда ты выдвинул ультиматум насчет долговременных отношений, ты ничего не говорил про брак.

– Мне нужна семья, – сказал он.

– Довольно четко, – ответила я и на этом закончила.

Видите ли, Эд действительно любил своих родителей. И ему их очень недоставало.