Читать книгу - "Да, шеф! - Джинджер Джонс"

Хейзел готовит кефтедес, Мишель – колокитокефтедес, а Леандра-Луиза вместе со Стефаном ответственны за несколько видов хумуса: с авокадо, копченым бататом, жареным красным перцем и традиционный хумус из черной фасоли, в котором вместо нута используются бобы гарбанзи.

Солнце припекает. Вроде бы они шли к деревенской площади, но узкий переулок вывел их на берег, где рыбаки продают с деревянных тележек дневной улов. Лотки из нержавеющей стали ломятся от свежих морепродуктов. Почувствовав запах сырой рыбы, Фрейя с Харджем направляются к прилавку, где рядом с клубком щупалец осьминогов лежат гигантские креветки, а на дробленом льду высятся груды мидий и покрытых водорослями моллюсков. Барракуда, тунец, дорада – список можно продолжать до бесконечности. Кальмар, похожий на бланманже, заставляет Фрейю вспомнить забавный случай с Талией Дракос. Знаменитая повариха взяла гигантского моллюска, а тот возьми да и брызни струей чернил на ее отутюженный белый комбинезон к неподдельному ужасу бедняжки. То видео стало вирусным.

– Ненавижу дохлую рыбу, – кривится Хардж. – Пялится на тебя этими остекленевшими глазами.

– Ага, – поддакивает Фрейя, не в силах выкинуть из головы импровизированный урок гербологии [15], который преподал им Ксантос перед тем, как отправить в город. Сильные пальцы с такой нежностью касались веточек фенхеля, просто колени подгибаются, стоит только вспомнить.

– У моей бабушки был стеклянный глаз, – признается Хардж, бросая мидии обратно на прилавок к большому неудовольствию рыбака, и тот плюет туристам под ноги. – Невозможно было понять, говорит она с тобой или с кем-то, кто рядом.

Фрейя усмехается.

– Моя мама такая же, и это у нее даже стеклянного глаза нет!

Хардж приятный спутник. Не боится сказать или сделать что-то не так, ведет себя по-детски открыто и искренне – просто глоток свежего воздуха среди конкурентов. Фрейя обнаруживает, что впервые за долгое время может расслабиться и быть собой. С ним определенно можно продолжить общение после конкурса. Фрейя оставляет спутника рассматривать осьминогов, а сама плетется к кромке воды, сбрасывает сандалии и идет вброд, пока море не доползает до колен. Глядя на залив, она решает, что могла бы остаться здесь навсегда. Свежий воздух. Свежая рыба. Свежие фрукты, овощи и травы, море, где можно купаться утром, днем и вечером. К черту Ноттингем с его шумом, грязным воздухом, магазинами на центральных улицах и бешеными пробками. Почему бы не жить там, где по душе? Фрейя оглядывается на маленькую каменную церковь, балансирующую у подножия холма. Гладкие ступени обтесаны морем, а дверь выкрашена разноцветным порошком – ярко-розовым и ослепительно-голубым. Огромный латунный колокол на церковной башне отполирован до блеска, а бутылки и мусорные баки, которые только вчера маячили вдоль автостоянки, убрали с глаз долой, чтобы не портили вид. Похоже, фестиваль для местных очень важен.

Рядом появляется Хардж.

– Думаю, нам лучше поторопиться.

Фрейя с неохотой выходит из моря, миллионы крошечных осколков раковин царапают пальцы ног, а ступни становятся похожими на радужный сланец. Вот бы открыть здесь пекарню, жить в маленькой квартирке на втором этаже и каждое утро просыпаться с видом на залив. Собирать фрукты и орехи, овощи и травы, готовить из свежего дневного улова.

– Готова? – Хардж маячит рядом.

– Конечно, – отвечает Фрейя, надевает сандалии и достает из набитого песком кармана скомканный список.

Не теряя больше времени, они выходят на главную улицу, где развеваются гирлянды уличных фонарей и на каждом углу стоят композиции из засушенных цветов. Ожерелье из ноготков висит на шее статуи Терпсихоры, греческой богини танца, что стоит на деревенской площади с пером в волосах и непременно выпадающей из туники грудью.

– Ого, неплохо. – Хардж искоса смотрит на статую.

Фрейя закатывает глаза. Пожалуй, стоит хорошенько подумать насчет дальнейшей дружбы.

– Но не так хорошо, как у Леандры-Луизы.

– А вы что, уже сошлись? – ухмыляется Фрейя.

Хардж останавливается в тени смоковницы и тянется за бутылкой с водой.

– Погоди, Фрейя. Только погоди. Как только она увидит меня в новом тюрбане, сразу втрескается.

Фрейя смеется, а он вытирает горлышко рукавом и протягивает бутылку ей.

– А что там у тебя и греческого бога любви? – спрашивает Хардж.

Глаза Фрейи расширяются. Все так очевидно?

– Греческого бога…

– Димитрия! – поясняет Хардж.

Фрейя расслабляется. Пронюхай кто, что она питает чувства к Ксантосу, было бы ужасно неловко. Важно, чтобы никто не догадался. Тогда будет не так обидно, если ничего не получится. Хотя, конечно, что там у них с Ксантосом может получиться. Но лучше перестраховаться.

На деревенской площади мужчины в белых рубашках и начищенных ботинках пьют кофе из крошечных чашечек и играют в нарды, маленькие дети играют в классики, а группа подростков сбивается в кучу вокруг бутылки. На рынке стоит шум, пожилые женщины торгуются из-за огромной горы грецких орехов, а перед прилавком с выпечкой выстраивается длинная очередь: дипле, лукумадес, бугаца, пахлава, галактобуреко… У Фрейи текут слюнки. Тут просто рай для сладкоежки.

– Извини, что сомневаюсь в твоем блестящем плане, но неужели ты действительно считаешь, будто сможешь купить тюрбан в этой крохотной деревушке? – спрашивает она, глядя на баклажаны и прикидывая, сколько можно взять на выделенный бюджет.

– Никто не покупает сам тюрбан, Фрейя.

– Разве?

– Надо купить для него материал. За углом есть магазин тканей с потрясающим изумрудным шелком на витрине. Идем покажу.

* * *

Час спустя Фрейя и Хардж оказываются в швейном магазине в окружении бесчисленных рулонов тканей – смелые цветочные узоры, пейсли, шотландка, мелкая клетка, твидовая «елочка»; папоротники, таксы, тянущиеся по диагонали, Биг-Бен вперемежку с Эйфелевой башней и Колизеем. Матовый хлопок всех мыслимых цветов: темно-угольный, приглушенно-желтый, ярко-оранжевый с черными точками, изумрудно-зеленый с маленькими белыми лебедями и темно-бирюзовый с парашютиками одуванчика. Фрейя проводит пальцем по причудливой золотой вышивке на бирюзовом шелке и поражается, как магазину удается держаться на плаву. Тут она вглядывается вглубь помещения, где за швейной машинкой сидит женщина с белоснежными волосами и иссиня-черными бровями. Ее старческие руки тянут джинсовую ткань, направляя строчку туда-сюда, пальцы ловко бегают, время от времени выхватывая одну из портновских булавок, прикрепленных к яркому халату. В каждом ухе качается по грозди кораллов и жемчуга, на которых пляшет свет, проникающий через маленькое окошко. Каждая морщинка будто хранит в себе какую-то тайну, кожа сбирается в складочки на локтях, а паутинка вокруг глаз говорит о том, что женщина в своей жизни испытала много радости. Электрический вентилятор, стоящий сзади на столе, гонит холодный воздух на груду образцов, и те развеваются на ветру.

– Здрасте! Привет! Yamas! – кричит Хардж. Фрейя хватает его за руку.

– Вроде бы «ямас» – это тост, – шепчет она.

– Я хочу купить ткань на тюрбан, –