Читать книгу - "Тени столь жестокие - Лив Зандер"

Я подчинилась.

— Что ты делаешь?

— Делю с тобой часть моих теней. — Он переплёл наши пальцы, шагнул ближе и опустил лоб к моему. Шёпот коснулся воздуха между нами: — Я не ткач смерти, милая, но всё, что у меня есть, — твоё.

Что-то дрогнуло в груди.

— А как мне… впитать их?

— Ты уже впитываешь, — прошептал он. — Тут скорее важно не как начать, а как остановиться. Если возьмёшь слишком много и не сможешь ими управлять — они разорвут тебя изнутри. Понимаешь?

С губ сорвался вздох, тело словно потянулось к нему само. Его крепкие руки обвили меня, удерживая, когда я качнулась, чувствуя, как боль в груди немного стихает.

Себиан прижался лицом к моему виску.

— Хорошо. Теперь остановись.

Вялое тепло разлилось по жилам, делая движения ленивыми.

— Как?

— Закрой пустоту, — сказал он. — Вот как объясняла мне бабушка, ладно? Представь, что это сосуд. Любой, лишь бы мог удержать тени. Представила?

— Угу.

— Что именно? Скажи.

Я сосредоточилась на образе, вспыхнувшем на чёрном фоне сознания.

— Коробка.

— Какая коробка? Из дерева? Металла? Цвет? Ты должна её видеть. По-настоящему.

— Стеклянная, — прошептала я. — Прозрачное стекло, искрящееся белым, серебристым и голубым.

— Закрой её.

Я старалась захлопнуть крышку, но боги… Как же сладко его тени заполняли ту пустоту, что я несла в себе всю жизнь. Всю проклятую жизнь! Я жаждала большего. Ещё.

— Хватит. — Голос Себиана срывался, хрипел. — Остановись, или ты высосешь меня досуха. Закрой свою стеклянную коробку, милая.

Я застонала от блаженства, тени смягчали боль в груди. Больше… ещё!

— Сейчас же, Галантия! — его рука резко обхватила мою талию, прижимая к себе, тело к телу. — Закрой гребаную коробку!

Глаза распахнулись сами, грудь судорожно вздымалась.

— Я… прости.

Его дыхание, рваное и тяжёлое, смешалось с моим, вырываясь горячими облачками в морозный воздух.

— Нам нужно будет потренироваться, — выдохнул он. — Ты чувствуешь себя лучше?

— Немного.

— Немного, — повторил он с тенью напряжения на лице, а затем снова потянул меня за руку.

— Куда мы идём? Что там у обрыва такого срочного?

В животе что-то перевернулось.

— Виселица.

Виселица на утёсе, за ней — море. Тело светловолосой женщины, болтающееся в петле, захлёбывается в солёных волнах.

Видение Аскера вспыхнуло в сознании.

У обрыва вырисовались три фигуры — Аскер, Марла и Малир. Неподвижные, окружённые тёмным силуэтом виселицы. Три столба, три верёвки, две пустые, покачивающиеся от солёных брызг. И третья…

На ней висело тело.

Холодный пот выступил на лбу. Пальцы выскользнули из руки Себиана, и я пошатнулась вперёд, к женщине, что качалась на верёвке.

Нет. Нет, это невозможно.

Дрожащие ладони коснулись сапог. Кожа обожгла: пальцы почернели от густой чёрной смолы, размазанной по коричневой коже.

— Дёготь, — сказал Себиан, остановившись рядом.

Я подняла взгляд. Смола пропитала зелёный подол платья, кровавый лиф, светлые пряди, липко прилипшие к вышивке, словно паутина. Белые перья порхали на ветру, но не могли улететь.

Нет. Нет, это неправда.

Выше.

Лицо, побледневшее, черты полупрозрачные, морщинки у линии волос, седеющие пряди. Родные черты.

— Мама?

Верёвка скрипнула в ответ.

Колени подломились. Я осела на землю, покачиваясь в такт телу, и продолжала держать её за сапоги.

— О боги… нет, нет!

Не знаю, как он подошёл, но Малир оказался рядом, потянул меня за плечо.

— Встань…

Я вцепилась в ноги Себиана, как будто ветер мог вырвать меня и бросить в море.

— Он убил её!

— Тише, — Себиан опустился на колени и заключил меня в объятия, прижимая так крепко, будто хотел заслонить от мира. — Я здесь, милая. Всё будет хорошо.

— Аскер нашёл её так, — сказал Малир, руки за спиной, челюсти сжаты так сильно, что под скулами легли тени. — Полагаю, наши догадки верны. Это леди Брисден?

Нет, это не леди Брисден. Она бы сидела сейчас в карете по дороге в Аммаретт, хмуро глядя поверх тяжёлой меховой накидки. Но не висела бы в петле ради меня.

Эта женщина пожертвовала собой, чтобы я жила. Чтобы я выжила. И как назвать такую женщину?

Слёзы хлынули из глаз, солёным комом застряв в горле. Я кивнула.

— Да…это моя мать.

Глава 17



Малир

Наши дни, Тайдстоун

Деревянный ящик с грохотом ударился о камень, исцарапанный когтями, и разлетелся в какофонию щепок и стонов, которые эхом прокатились по стенам. Осколки просвистели в воздухе, один полоснул по щеке, обжигая кожу горячей болью.

Я взревел — сырой, гортанный рык, вырвавшийся из глубины горла, — руки метались в беспорядке, сжимали всё, что попадалось под пальцы, лишь бы сломать, раздробить, уничтожить. И если эта гребаная темница не держала на себе целую ебучую стену замка, я бы разнёс её в клочья — так, как Брисден разнёс меня!

— Сука… сбежал! — Взрыв теней вырвался из моего нутра, ударившись в стены оглушительным рёвом. Камень задрожал, затрясся под напором моей ярости, пока из трещин не посыпалась известковая пыль. — Этот красивый мальчик Ворона поймает тебя и подвесит за яйца! Крючок в член пропущу для надёжности и гвозди в жопу вобью!

Тени отпрянули — и тут же обрушились обратно, хлёсткая плеть моей же ярости сбила меня с ног. Позвоночник гулко ударился о холодный каменный пол, и мрак просочился внутрь, опалил, запятнал до самой гнилой сердцевины той жижей, что никакими омовениями не смоешь.

Из груди вырвался стон и тут же переродился в долгий, рваный смех. Он разнёсся эхом. Казалось, стены смеялись вместе со мной.

Безумие.

Смех переломился в хриплый смешок — пустой, фальшивый, раздирающий горло. Во мне не осталось ничего здравого. Ни правильного. Ни целого. Ни приличного. Ни чистого.

Не теперь.

Я лежал, не знаю сколько, распластанный на камнях, а спертый воздух тянул плесенью и тоской. Сердце бухало в груди, постепенно замедляясь, стихая в глухой гул. Дыхание повторяло этот ритм — короткое, поверхностное, будто и сам воздух брезговал прикасаться ко мне, такому грязному.

Мне не стоило сюда возвращаться.

И вдруг — дрожь внутри. Яркая искра из ничего в самом центре, похожая на свет — так тени мои раздвинулись, уступая.

Я знал это чувство. Впервые встретил его мальчишкой здесь, в этих самых стенах. Потом — в рощице, уже взрослым, слишком сломанным, чтобы хоть о чём-то заботиться. Но сейчас… я заботился. Слишком сильно. Тянуло к нему, как ворону — к свежей падали.

Я хотел ещё.

Я нуждался в этом.

Я поднялся, шатаясь. Теневой плащ изорван местами, сапоги скрежетали