Читать книгу - "Синдром Фауста - Джоэль Данн"

В принципе, как и тогда, в больнице, я как бы раздвоился и чувствовал в себе присутствие их обоих, «Давайте же сначала решим, – обратился я мысленно к ним, – что каждый из вас собирается мне предложить?»

Мне хотелось, чтобы они спорили между собой, а я, как бы стоя в стороне, прислушивался. Я – но не тот и не другой, а какой-то третий. Я даже одернул себя: эй, Руди, уж не шизофрения ли это?! Но, подумав, успокоился: а разве не происходит это, пусть и по-разному, с каждым нормальным человеком? И если даже кто-нибудь станет клясться и божиться, что никогда подобного не испытывал, верить ему стоит не больше, чем тому, кто объявит, что ни разу в жизни не занимался онанизмом.

– Ну! – сказал я вслух. – Начали!

«Не будь бабой и трусливым интеллигентом, – насмешливо откликнулся мой реальный двойник, Руди-Реалист. – Сколько тебе осталось? Всего-то года четыре? Ну и живи! Не комплексуй и не философствуй, как твои дрессированные дружки. Бери пример с Чарли. Вот кто настоящий мужик! Гуляй, трахайся, получай удовольствие! Ситуация подскажет сама…»

«Уж не думаешь ли ты, что выбрал из колоды случайностей джокер и теперь можешь не беспокоиться? – надменно возразил Руди – Виртуальный Двойник из прошлого. – Ты ведь еще не видел карту, хоть она и у тебя в руках. А если ты ошибаешься?»

Но Руди-Реалист не собирался сдаваться: «Чего он там нудит, этот засушенный кастрат? При чем там карты? Главное – опыт. За битого – двух небитых дают! И пошли его, знаешь куда? Сказать?»

На что Виртуальный Двойник незамедлительно сдержанно, но с достоинством отреагировал: «Ты никогда не был ни авантюристом, ни игроком, Руди. Хочешь уподобиться в твоем возрасте сопливому подростку, у которого играют гормоны? Авантюризм – болезнь. Причем неизлечимая. Как алкоголизм. Или пристрастие к наркотикам».

«Хочешь превратиться в задрипанного и трусливого импотента? Тогда не слушай этого сварливого мудака. Ты ведь сам, небось, знаешь, что уже сама по себе попытка иногда захватывает куда сильнее, чем результат. Хочешь жить или существовать?» – усмехнулся Руди-Реалист.

«Про возможные последствия он, конечно, помалкивает, этот твой непрошеный советник, – прервал его Виртуальный Двойник, – не так ли? А я напомню тебе о них: в конце концов, ты окажешься один-одинешенек. Ни семьи, ни друзей и знакомых. Ты – не из того теста, Руди. Характер не сменишь, как костюм или прическу».

Но Руди-Реалист был настолько уверен в своей правоте, что и не собирался сдаваться.

«Хочешь вернуться в свои вонючие профессорские будни? К старым комплексам? В унылый хлев скуки и обязанностей? – Он разошелся и уже не мог остановиться. – К трем десятилетиям фригидного безразличия? К семейной ржавчине? Извечной неудовлетворенности? К профессиональной невостребованности, наконец?»

Я не слышал, что ответил на это Виртуальный Двойник: думал о том, что они способны спорить до посинения, но никогда ни на чем не сойдутся. Оба были решительны, но бескомпромиссны. Бесстыдно откровенны, но бесплодны. Прислушавшись, я вдруг заново ощутил почти физическую боль: мне без наркоза взрезали внутренности.

«Не тебя ли природа одарила редкими музыкальными способностями? Вспомни, что говорили о тебе твои преподаватели в бухарестской консерватории. Помнишь, как тебя прочили в дирижеры? Как счастлива была Роза, когда слышала, какая будущность тебя ждет? А ты после этого взял и пошел на поводу у тусклой и бескрылой бабы?»

Но реплику Руди-Реалиста мгновенно опроверг Виртуальный Двойник:

«Какая дешевая демагогия! Он делает вид, будто не знает, что эмиграция ставит человека в неравные условия. Разве тебе не пришлось все начинать заново? Попробовал бы ты не считаться с этим – тебя бы просто сломало».

«Ерунда, все это – отговорки, – отмел его доводы Руди-Реалист. – Настоящая причина – в твоей вонючей интеллигентской слабости. Все эти разговоры о роке и судьбе – чушь собачья. Ты не просто сдался: ты еще уверил себя, что слава и известность – лишь иллюзорная попытка бежать от Времени, которое наступает тебе на пятки…»

Парадокс, но все мои сомнения заглохли и осели в архиве памяти, едва я переступил порог нью-йоркского аэропорта имени Кеннеди. Стащив свои чемоданы с ленты багажного транспортера, я погрузил их на тележку и двинулся к выходу. По дороге увидел надпись: «Бюро туристской информации». Остановившись, я попросил девицу в окошке найти мне в аренду студию в Манхэттене.

– Тут есть одна, не очень дорогая. Это на углу Восемьдесят шестой улицы и Первой авеню. Правда, дом старый…

– Фиг с ним, – галантно улыбнулся я.

Девица поглядела на меня с улыбкой и покачала головой: ну и бедовый же папашка!

Сев в такси, я с удовольствием вглядывался в контуры Города Большого Яблока. Глядя, как наплывают пылающие огнями кристаллы небоскребов, я думал о том, что не только в Европе, но и в Америке нет ничего, подобного нью-йоркскому Манхэттену – ни по изяществу, ни по яркой оригинальности. Все остальное – лишь жалкое подражание. Не оригинал – подделка!

Манхэттен – самое эротическое место на земном шаре. Я понимаю: каждый видит и чувствует по-другому. Но для меня лично эротика Манхэттена женственна и элегантна, как нижнее белье супермодели. Она завораживает и волнует кровь, как приоткрывшиеся в чувственном порыве губы. Обещает и пьянит, как сброшенное с плеч платье. Когда видишь его после долгого отсутствия, гулко кружится голова и стучит сердце.

Когда-то очень давно, когда мы с Розой навсегда уезжали из Румынии в Америку, нам повезло: мы провели несколько дней в Париже. И там, бродя потрясенный вокруг Эйфелевой башни и глядя на нее издалека, я думал о том, как же похожа она на гигантский фаллос. И не только потому, что так настойчиво рвется ввысь на фоне окружающих зданий. Ведь даже стоя под ней, ты чувствуешь себя как внутри гигантской мошонки. По стальным артериям ферм, как сперма, изливается электричество. А напряженный взлет этажей напоминает застывшую энергию эрекции. Для меня лично Эйфелева башня – не только символ Парижа, но и подсознательный гимн мужскому мачизму.

А вот приближаясь к Манхэттену, я всегда испытываю нечто совершенно другое. Мне кажется, будто я без разрешения подглядываю в окно чьей-то спальни. Той самой, где готовится лечь в постель загадочная незнакомка…

Еще час с чем-то и через восемь месяцев после аварии я оказался в небольшой, но довольно уютной однокомнатной квартирке. Перед тем как сдавать ее новому жильцу, хозяева сменили кондиционер и вытащили вещи прежнего обитателя. О том, что он покончил жизнь самоубийством, я узнал только позже, от соседки.

Открывший мне дверь черный служитель с ключами ушел, и я остался один. Включив транзистор, я стал раскладывать в шкафу свои вещи. Когда кончил, зашел в туалет и инстинктивно взглянул в зеркало. Оттуда на меня глядел знакомый и вместе с тем незнакомый мужчина за пятьдесят. Правильные черты лица, темные, ощупывающие глаза и, что еще необычней, – куда меньшая сетка морщин, В совсем еще недавно седой шевелюре проглядывались темнеющие нити волос. Не так давно отпущенная косичка значительно подросла.