Читать книгу - "Я вам покажу! - Катажина Грохоля"

Вчера пришла короткая весточка от Голубого, куда мне надо позвонить, чтобы записаться на собеседование по поводу визы, он по факсу вышлет приглашение, которое сделал через какого-то Дэвида Чайлдхуда, и переведет на мой банковский счет тысячу долларов на дорогу. Я подскочила от радости и помчалась к Тосе.

— Тося, мы едем! — сообщила я с порога.

— Ой-ой, мамочка, как здорово, а я тоже должна? У меня же в этом году выпускные экзамены, и поездка совершенно выбьет меня из колеи. Я говорила с бабушкой и с удовольствием останусь.

Я спустилась вниз и не могла прийти в себя от удивления.

Собственно говоря, я могу поехать одна, но как же я оставлю ее на праздники? Оказывается, я совсем не знаю свою дочь, потому что была абсолютно уверена, что она будет без ума от радости. Но Тося считает, что кто-то обязан присмотреть за домом (Борис и кошки нуждаются в человеке, то есть в ней, как будто бы я в ней не нуждаюсь!), и она не бросит бабушку и дедушку, которые живут порознь, хотя так быть не должно, и я должна об этом подумать.

— Отдохни здесь без меня! — крикнула Тося и, перебросив спортивную сумку через плечо, выбежала во двор, где ее поджидал Якуб, который с тех пор, как я ему якобы угрожала ножом, не очень охотно заходит, когда я дома.

Я лишь вздохнула. Тося с классом едет в Прагу на четыре дня, а я остаюсь одна.

Сегодня я вернулась из редакции раньше обычного и задумалась, что же мне делать. Всю радость как ветром сдуло. Не знаю, почему мне постоянно приходится быть между молотом и наковальней, выбирать между Тосей и Адамом. Не так все должно было быть!

Я вытащила пылесос и решила навести порядок в доме. Но стоило мне предпринять столь отчаянный шаг, как позвонила моя мама и спросила, серьезно ли я намерена ехать: ведь скоро праздники и, возможно, приедет мой брат, но, разумеется, если я решила, то пожалуйста, хотя ее пробирает дрожь при мысли о самолете, дороге, расходах и т.п. Ну и жаль, конечно, что не будет внучки (то есть Тоси), но коли я надумала, то ничего не поделаешь, она не будет вмешиваться.

Я вернулась в прихожую с тряпкой в руке, потому что какой смысл пылесосить, если не вытерта пыль? И тут позвонил мой отец, которому звонила моя мама, и сказал, что, разумеется, он не имеет ничего против, чтобы мы поехали, хотя если бы он был на моем месте, то никуда не поехал бы. Ни к чему это, сейчас просто страшно летать, и, может быть, это последние праздники, которые мы проведем вместе, потому что он чувствует себя не лучшим образом, но, само собой, не велика беда; если я хочу оставить его одного на эти последние в его жизни праздники, то пожалуйста, в добрый путь, он не имеет ничего против.

Я поставила кипятиться воду для чая. Выпустила котов, мой взгляд задержался на кухонном окне: оно до половины было измазано кошачьими лапами. Сейчас научил Потомика карабкаться и скрестись по стеклу, думаю, мне назло. Тося, понятное дело, готовится к выпускным экзаменам, поэтому не может заниматься такими прозаичными вещами, как уборка или, упаси Бог, стирка, о мытье окон и говорить нечего. Борис лежал в проходе и тяжело дышал. Бедняга уже не молод, с тех пор, как сломалась машина и я возвращаюсь домой на поезде, он не встает, даже услышав скрежет ключа в замке. Я легонько его пошевелила, он приоткрыл глаза.

— Борис, котик мой, на место! — велела я, но моему псу, похоже, не понравилось, что его называют котиком. — Эй, собака! На место! — исправилась я, и Борис тяжело поднялся и потащился в комнату.

После того как я выпроводила Бориса, чтобы он не крутился под ногами, то пришла к выводу, что я — измученная женщина, которая сейчас скоренько все уберет и вечером, вместо того чтобы засесть за компьютер и одновременно за телефон, посмотрит, может быть, какой-нибудь фильм. Но я даже не успела закрыть тумбочку, в которой не нашла жидкость для мытья стекол, как позвонила моя мама и спросила, почему я часами болтаю по телефону, мне нельзя дозвониться. Она все хорошо обдумала: дескать, поезжайте, все-таки это возможность хоть немножко увидеть мир, только будьте осторожны. Едва закончился получасовой разговор и я успела затолкать в стиральную машину живописно раскиданные по дому вещи моей дочери, которая перед каждой поездкой заявляет, что все ее шмотки либо грязные, либо немодные, позвонил мой отец. Он спросил, во-первых, неужели у меня нет более интересных занятий, как только болтать по телефону, — мне нельзя дозвониться, — а во-вторых, представляю ли я, что значит делать визу перед праздниками, когда собеседования ждут по два месяца, может, ему стоит обратиться к своему приятелю из МИДа, чтобы тот посодействовал?

После бесед с родителями я почувствовала себя как выжатый лимон и появилось чувство вины: я хочу уехать к Голубому и бросить их одних на произвол судьбы. Что же будет, если это и в самом деле последние праздники, которые мы могли бы провести вместе?

Пылесос стоял посредине комнаты, мойка была завалена вчерашней грязной посудой, в стиральной машине так и не было порошка, куда-то задевалась тряпка для пыли, а кошки сидели по ту сторону окна и скребли по стеклу, пачкая его теперь уже с наружной стороны.

Я хочу ехать! Мечтаю об этом и, увы, скучаю по Голубому. Пусть бы уж он читал свою газету или смотрел дурацкий футбольный матч. Или хранил дрель в шкафу под свитерами. А дрель преспокойно лежит на кухне, там, куда я ее переложила после его отъезда, и не думает перебираться обратно в платяной шкаф. И так мне сделалось скверно от этого, что я вытащила ее из шкафчика под мойкой и отнесла обратно в комнату. Мешает она мне, что ли? Пусть хотя бы дрель лежит там, где он любил ее хранить.