Читать книгу - "Сахарная кукла - Соро Кет"

Так наступил октябрь и день рождения близнецов.

Отмечали в семейном кругу, что в нашем случае значило банкет на двести с лишним персон. До моего официального выхода оставался месяц, поэтому я сидела уже со взрослыми. С Филиппом, Джесс, Лизель и Маркусом. За одним столом с Себастьяном и графиней. Между Маритой и мной сидел малыш Рене и хлопал чистыми, голубыми глазами Штрассенбергов. Причесанный и нарядный, как манекен. Последний сын, названный так в честь первого.

Остальные графские отпрыски, включая «моего» Фердинанда, сидели в центре большого зала одни. Другие дети сидели группками, по мере близости-отдаленности их родства с Себастьяном и Маритой. Все было чинно и скучно. По заведенному тысячу лет назад, дурацкому протоколу, который соблюдали поныне. Ничего нового не предвиделось и быть не могло.

Виновники торжества принимали подарки и поздравления. Не-виновники шептались, как это пошло: сажать за свой стол Лизель, которая давно потеряла право носить фамилию Штрассенберг и с дядей Мартиной спит!

Шептаться шептались, но так, чтоб она не слышала.

Не будучи урожденной Штрассенберг, Лизель была не просто самой богатой, она была и самой влиятельной женщиной клана. Во-первых, Маркус был главой нашей ветви и все решения граф принимал лишь посоветовавшись с ним. Во-вторых, архиепископ Мартин, дядюшка Себастьяна, был самым влиятельным мужчиной в семье. И каждый знал: если завтра вдруг целибат отменят, Лизель получит фамилию Штрассенберг еще раз.

Когда мы приехали, – я, Филипп и Джессика, со мной здоровались даже ласковее, чем с ними. Джесс была так обижена, что даже перестала нудить на тему потомства. Взяв меня под руку, она распрямилась, выставив грудь, тряхнула волосами и превратилась в сверкающую богиню.

– Естественно, она на меня похожа! На кого она должна быть похожа? На Маркуса? Он бы глупо смотрелся с такими титьками.

Она почти ничего не ела, чтоб быстрей «улетать» и речь лилась все свободнее. Мужская половина потела, бледнела и заикалась, теряя нить разговора. В итоге именно Маркусу пришлось брать ее под руку, отбирать бокал и вести к столу.

– М-да, – сказал Фердинанд, придирчивым взглядом окинув мой туалет.

От розовых цветов я все активнее уходила в красные и сегодня пришла именно в таком. Корсет держал мою спину ровно, грудь стояла сама.

– Еще чуть-чуть и папочка станет спрашивать о птичках и пчелках.

– Я тебе расскажу, – прошептала я. – Это два разных вида, неприспособленных к спариванию.

– Все никак? – сочувственно спросил Фердинанд.

– Я его ненавижу! – скорбно пожаловалась я.

– А я – папашу! – поддержал Фердинанд и проводил меня до стола. – Какое счастье, сидеть спиной и не смотреть в его надменную рожу.

Я пожала плечами под газовым шарфом. На мой взгляд, Себастьян был все еще чертовски красив и смотреть на него было вполне приятно. С другой стороны, меня он не унижал. Хотя и знал, что мы с девчонками «дурачились» в интернате. Наверное, такие «дурачества» мужчин не оскорбляли и не унижали. Ведь это все было ради них…

Филипп явился последним.

– Маленький бриллиант Надежда, – протянул он и ухмыльнулся, разваливаясь на стуле. – Ты уже выбрала, за кого выйдешь замуж?

Я промолчала, глядя в свой телефон.

– Меня все спрашивают, – попробовал он вновь.

Я не ответила.

Начали разносить еду.

Джессика, сидевшая между Лизель и Маритой, глотала слезы вперемешку с таблетками. Графиня, будучи матерью шести живых сыновей, очень мягко держала ее за руку.

– …я уверена, понимаешь, что дело в нем! – шептала Джессика, умолкая на время, если рядом оказывалась официантка. – А Филипп не хочет обследоваться.

Филипп, полубоком сидевший напротив, делал вид, что ученный и тщательно изучал салат.

Себастьян же явно прислушивался к женскому разговору. Взгляд у него был мрачный и погруженный в себя. Когда он обращался к Филиппу, мрачность сменялась презрением. Джессика, видя это, всхлипывала смелее. Марита сочувственно промокала платочком уголки глаз.

Ей тоже хотелось бы иметь внуков. Это было единственное, в чем супруги сошлись во мнении.

– Себастьян, – прошипела графиня. – Ты должен как-то вмешаться… Сказать ему!

Муж не ответил.

Он барабанил по столу пальцами, недовольный тем, что ему приходится выступать с нею одним фронтом. Малыш-Рене тихо ерзал на своем стульчике, заброшенный и никому не нужный. Он пару раз попытался привлечь внимание матери, но та отмахнулась, и он затих, нахохлившись под костюмом плечиками. Я наклонилась к нему, спросить, не нужно ли ему в туалет, но он нахохлился еще больше, и я отстала. Я никогда не умела ладить с детьми. Лизель вздохнула, поманила мальчика пальцем, подняла к себе на колени, не заботясь, что он помнет ее атласную юбку и принявшись о чем-то расспрашивать.

И мальчик заговорил, доверчиво обняв ее ручонкой за шею. Мне стало дурно: вспомнилась я сама, Рене-старший и Ральф, к которому я влезла на руки. И Филипп, следивший за нами, как коршун, оседлавший дорожный знак.

Совсем, как сейчас, прямо в этот миг.

Он очень четко и очень ясно сказал мне «нет», я его услышала. А Лизель строго-настрого запретила мне его теребить. Когда мы обсуждали с ней следующий шаг, она просто-напросто запретила мне его делать.

Даже обижаться и дуться было нельзя. Молчать? Да. Игнорировать его приглашения? Ради бога. Не разговаривать? В своем праве. Просто не нависать над ним грустным спаниелем, выпрашивая любовь.

Просто дружба мне не нужна, это я сказала. А что он сделает с этим знанием – это его дела.

Лизель встала, взяв ручонку Рене и Филипп, теперь уже никто не мешал обзору, резко поднял глаза от моей груди.

– Сынок, – сказала Марита очень деликатно. – Почему ты не хочешь сделать анализ… кхм… спрм?..

– Мы не могли бы поговорить о чем-то другом, помимо спермы? – поинтересовался Маркус, убедившись, что Рене не вернулся.