Читать книгу - "Куртизанка - Дора Леви Моссанен"

В зловещей тени нарисованного Распутина, внизу, Франсуаза заметила клочок мха, прикрывавший взрыхленную землю. Она осторожно нажала пальцем в раздавленный мох, откинула пригоршню земли, и в тайнике, выстеленном кожей, обнаружила дневник. Усевшись под портретом, она раскрыла хронику столь ревниво оберегаемого ее матерью прошлого.

Она не заметила притаившегося на ветке бугенвиллей призрака Оскара Уайльда, который, давясь от смеха, наблюдал за ней, намереваясь сообщить своей любовнице, что ее секреты эксгумировали прямо под портретом Распутина, который злобно взирал на происходящее.

Война

1870 год

Дорогая моя Симона, войны и эпидемии являются частью жизни. В периоды таких тяжких невзгод спасти нас и наших любимых может большой запас оптимизма и немного денег.

Мне едва-едва исполнилось семнадцать, когда на наш дом обрушилась франко-прусская война — безжалостный ураган, уничтоживший все на своем пути.

Париж осадили пруссаки.

Парижане умирали с голоду, несмотря на то что в некогда пышном и цветущем Булонском лесу, служившем местом проведения Гран-при Парижа, теперь паслись немногочисленные коровы и овцы, мясо которых составляло скудный рацион осажденных.

Однажды вечером, когда на город опустились прохладные сумерки, мы втроем — мама, я и папа — отправились на Елисейские Поля. С тяжестью в сердце и слабостью во всем теле мы стояли в очереди вместе с сотнями других несчастных. Своими слезами мы орошали величественные деревья, которые росли по обеим сторонам Елисейских Полей, а потом рубили их под корень. Нам нужны были дрова. В противном случае мы погибли бы от страшного холода.

Но дом под номером 13 по улице Роз по-прежнему оставался холодным и молчаливым, как ледяная могила.

В бочках замерзало вино, деревянная клепка высыхала и трескалась, издавая громкие неожиданные хлопки. Взгляд моего отца уже не излучал тепла, а его прикосновение лишилось былой магии. Прихожане больше не посещали наш дом для празднования священной субботы, а жались по углам в своих домах в безуспешных попытках согреться. Слюна высыхала во рту тех, кто когда-то не мог заснуть, мечтая вкусить испеченных мамой эклеров. Мать едва была в состоянии замесить замерзшими руками хлеб, не говоря уже о том, чтобы испечь что-то, ведь продуктов катастрофически не хватало.

Ее незнающие покоя бедные руки превратились в наркотик для ума. Она распустила все свои свитера, шали и носки, а потом связала из них перчатки для мужа и дочери. Чем тяжелее становилось наше положение, тем быстрее она распускала шерстяные вещи, вязала, шила и уходила в себя. Скорость, с которой двигались ее пальцы, стала для меня свидетельством наших усугубляющихся несчастий и нищеты.

Мой отец жаловался своему Господу, как если бы тот был близким другом, преломившим с нами хлеб.

— Хашим, пожалуйста, не дай нашему городу превратиться в место, где нет ничего, кроме горя, страданий и пепла. Только не это, только не это! — И, словно полагая, что Всевышний не видел темного и грязного Парижа, задыхающегося от вони вареной рыбы и гниющего сыра, Papa продолжал перечислять выпавшие на нашу долю несчастья. — Как, по-твоему, может выжить твой избранный народ? — взывал он к своему Богу.

Но Бог молчал, и докричаться до него не удавалось.

Chere Симона, мне довелось испытать в жизни взлеты и падения, но тебя миновала чаша сия. Тебе повезло, ты родилась в роскоши, тебя воспитали две любящие тебя женщины. Тебе, наверное, представляется бессмысленной попытка заглянуть в свое будущее и начать закладывать его фундамент уже сейчас, пока ты еще молода и полна мечтаний.

Мои призраки предостерегли меня, что антисемитизм сейчас на подъеме. Но долина Африканской циветты с ее благоухающей божественной лавандой последней пострадает от этой чумы. Вот почему я начала сооружать в западной части своего замка новое крыло для отца. Я верю и более всего хочу надеяться, что когда ты, Симона, с твоей старательностью и честностью, встанешь у руля поместья д'Оноре, Papa обретет покой в долине Африканской циветты.

Провидение обыкновенно избирает одного из членов семьи, чтобы он заботился о благосостоянии всего рода. Я стала такой избранной дочерью. И ты тоже станешь ею. Тебе известно, что я взяла свою судьбу в собственные руки и создала нашу нынешнюю реальность. Со временем ты поймешь, как важно обеспечить свое будущее и будущее своей семьи.

Франсуаза закрыла дневник, вновь спрятала его в тайнике и утоптала мох атласными туфельками. Щеки у нее горели. Мемуары ее матери были адресованы Симоне, а не ей, ее дочери. Почему ее мать разочаровалась в ней? Разве не приняла она тот образ жизни, ради которого ее воспитали и от которого продолжает отказываться Симона? Разумеется, нельзя отрицать, что Симона более образованна, она обладает огромной силой воли и уравновешенностью, но она использует эти качества для того, чтобы сопротивляться предначертанному ей будущему. Вернувшись к портретам, Франсуаза одарила Распутина яростным взглядом и ударила его веером по ноге.

Ее мать уже намеревалась уйти на покой в сорок семь лет, что было довольно поздно для куртизанки. Вместо того чтобы безрассудно проматывать состояние, которое она приобрела за почти тридцать лет своей профессиональной деятельности, включавшее недвижимость и ценные произведения живописи и ювелирного искусства, доставшиеся ей в качестве подарков, она очень мудро распорядилась своим капиталом. Она по-прежнему оставалась одной из самых богатых женщин Парижа. Деловая хватка мадам Габриэль позволила ее семье вести экстравагантный образ жизни. Франсуаза плотнее запахнула пеньюар, прикрывая грудь, и издала завистливый вздох. Впрочем, нет смысла раскачивать лодку, в которой сидишь. Спокойствие важнее всего, и худой мир лучше доброй ссоры. У нее не было ни малейшего желания взваливать на себя ответственность за управление империей д'Оноре. Откровенно говоря, Симона была не такой уж плохой кандидаткой на должность главы рода в их матриархальном обществе, иначе существовала вероятность того, что богатства, накопленные одним поколением, будут бездарно утрачены другим.

Франсуаза предприняла попытку разобраться в прошлом своей матери. Она стремилась обнаружить какие-либо факты, которые могли бы пролить свет на личность ее отца, — отыскать бальзам, способный приглушить постоянную боль, жившую в самом потаенном уголке ее сердца, управлявшую ее эмоциями. Это ее вполне устраивает, решила она, поскольку так она успешно избегала эмоциональной близости. Но, встав на путь беззастенчивой эксплуатации мужчин, теперь она уже и сама не знала, кто кого эксплуатирует.

Завораживающий рассказ о детстве мадам Габриэль и о ее еврейском роде произвели на нее неизгладимое впечатление, поскольку сейчас мадам можно было назвать скорее атеисткой, чем ортодоксальной еврейкой. Но почему она оставляет такие пробелы в своих воспоминаниях? Почему память изменяет ей, как только речь заходит об отце Франсуазы? Ей было известно только, что мадам Габриэль напоили абсентом в ту ночь, когда была зачата Франсуаза. Это была связь на одну ночь. И любовник матери исчез из памяти семейства д'Оноре, словно его никогда не существовало.