Читать книгу - "Счастье за углом - Дебора Смит"

Лимузин втянулся, насколько позволяла длина, в прохладное тихое нутро гаража, рассчитанного на пять машин. Только «Транс-Ам» не хватало. Воры растащили обгоревший корпус на сувениры со свалки в Лос-Анджелесе. Искореженный руль продавался на ебее.

Я все равно не собиралась его возвращать. Я никогда больше не буду водить спортивные машины. Быстрая поездка на лимузине от госпиталя домой — и та заполнила мою голову картинами погони и аварии. И пожара. Я внесла машины в растущий список моих фобий.

— Senora Кэтрин! Добро пожаловать домой! — Бонита и Антонио Кавазо подбежали встретить меня у машины. У меня подгибались колени, нервы были на взводе. Я почти упала на руки Кавазо. Эти супруги средних лет занимались моим домом и всем, что с ним связано. Они командовали горничными, поварами, садовниками, а сами жили в небольшом гостевом доме над бассейном. Теперь в особняке остались только они и я. Чем меньше людей меня видит, тем лучше.

— Вы убрали из дома все зеркала? — спросила я.

Они грустно на меня посмотрели и закивали.

Да, это была невротическая реакция, но я не могла себя видеть. Не только лицо, но и тело. Серпантин шрамов сбегал по моей шее, плечу, правой руке. Текстура и цвет перемешивались, словно моя кожа растаяла, а потом снова застыла. Рубцы охватывали даже часть моей когда-то идеальной груди. Толстые шрамы стекали на правое бедро и ниже по ноге, как воспаленные вены. К тому же, если я снова посмотрю в зеркало, меня может ждать видение мрачного будущего. Я вздрогнула, представив, насколько плохо все еще может обернуться.

— Никаких зеркал, — с нажимом повторила я.

— Нет, зеркал нет. Пойдемте в дом, querita, — заворковала Бонита.

Я шла медленно, покачиваясь, опираясь на нее и Антонио. Ноги дрожали. Дойдя наконец до прохладного каменного холла, оформленного красным и черным, я так вымоталась, что не смогла даже плакать, увидев, что осталось в доме.

Дом был пуст.

Геральд оставил мне дом, но вывез из него всю мебель.

— Но у нас остался кабинет для гостей, оформленный в вашем любимом стиле, — заверила меня Бонита, утирая слезы. — Идите, посидите на балконе, я принесу вам выпить что-нибудь холодное, а вы посмотрите на город.

— Grasias. Антонио, тканевые навесы на месте?

Он кивнул.

— Все, как вы просили. Каждый дворик и все балконы закрыты. Тентами. Боковыми панелями. Весь фасад занавешен прозрачными шторами. Вы можете сидеть снаружи, никто вас там не увидит. Я даже велел поставить закрытую беседку у бассейна.

— Grasias.

Меня беспокоили не только фотографы. Я не выносила солнца. Некоторые участки моей новой кожи были крайне чувствительны и легко обгорали. Я постоянно чесалась. Правая рука, скованная рубцовой тканью, требовала еще нескольких операций, чтобы растягивать кожу по мере заживления. Она казалась затянутой в резиновую перчатку. Подставить эту руку яркому солнцу Лос-Анджелеса? Ни за что.

Кавазо помогли мне доползти до спальни, уютного кокона в теплых сине-голубых тонах с вкраплениями розового шелка. Мебель была смешанной, частично английской, частично французской, в деревенском стиле. Золотистое дерево, простые формы. Большая кровать под кружевным балдахином. Высокие арочные окна фильтровали свет. Двойная дверь выходила на балкон, полностью закрытый маскировочным тентом. Из спальни можно было попасть в большую ванную и сауну, тренажерный зал, даже на маленькую кухню. Я сказала Боните и Антонио убрать все газовые плиты. Никакого огня. Только микроволновые печи.

— Ваши друзья прислали подарок, — сказала Бонита.

На туалетном столике стояла посылка от Дельты. Бонита и Антонио вышли, мягко закрыв за собой деревянные двери. Тишина оглушала. Одиночество затопило меня, проникая до самых костей.

Я сняла шарф, очки, рубашку, штаны и обувь, оставшись в уродливом облегающем костюме. Медленно стянула маску с лица, уронила на прохладный паркет.

И открыла коробку. Бисквиты Дельты и потрясающая сливочная подливка. А еще большой пергаментный конверт. На конверте было написано: «Добро пожаловать домой, Кэти». Квадратные печатные буквы, очень четкие, словно кто-то рисовал их по трафарету.

А внутри оказались чудесные фотографии. Я тут же узнала место. Дом бабушки Нэтти, ее сарай, ее пастбище, Хог-Бэк, олени, индейки, весенние цветы и закат.

Под ними была записка. Подписанная очень просто — «Томас».

Добро пожаловать домой. Дом ждет тебя.

Я прижала фотографии к груди и расплакалась.

Мне не хватало смелости приехать.

* * *

Моя новая жизнь в качестве Голливудской отшельницы вскоре устоялась. Мне еще требовались небольшие хирургические процедуры, но я могла вернуться к подобию нормальной жизни. Вот только определение «нормальная» теперь изменилось.

У меня не было ни прошлого, ни будущего. Я жила, как вампир в пещере за четыре миллиона долларов, избегала открытых окон и выходила наружу только по ночам. Поверх стягивающего костюма и маски я носила шарфы, толстовки, солнечные очки, шляпы. Я выглядела как леди-мешок с логотипом Гуччи.

Большая часть времени проходила в ожидании очередной посылки с бисквитами, подливкой и фотографиями из Северной Каролины. Бывали недели, когда только мысли о новой посылке могли поднять меня из постели. Я читала книги серии «Помоги себе сам», хотя они и не помогали, смотрела безопасные кулинарные передачи, спала, плакала, расклеивала по комнате фотографии Томаса, фотографии дома, который я слишком боялась навестить. На одном снимке была рука, указывающая на цветок. Это, наверное, рука Томаса. Красивая рука. Удивительно молодая для лысеющего толстого дедушки.

Я не только никогда не увижу Томаса лично, я могу никогда не увидеть своего дома. В том, что ты богат и эксцентричен, есть свои выгоды: за определенную цену все приходит к тебе домой. Врачи, терапевты, сиделки, охрана. Я стала королевой пчел, запертой, в центре самого защищенного особняка к западу от Лос-Анджелеса. Отшельницей из отшельниц. За двойными воротами.

Когда по телевизору показывали спичку или горелку плиты, меня тошнило. Даже кулинарный канал иногда пугал меня горящими десертами. Я не могла смотреть «Копов», потому что от вида автомобильных погонь у меня начиналась гипервентиляция. Когда приходило время для процедур вне дома — растяжек, шлифовки, чистки, всего болезненного и унизительного, — я нанимала закрытые фургоны, чтобы спрятаться от фотографов, так и шнырявших под моими воротами. И во время каждой поездки я дрожала, покрывалась холодным потом и молилась, чтобы мы не попали в аварию и не загорелись.

Мой развод с Геральдом должен был завершиться осенью, через несколько месяцев. Боль от его ухода проникала глубоко, но боль от моей собственной глупости была еще глубже. Как я могла быть такой дурой, чтоб выйти замуж за хладнокровного мелочного торговца? Мне было тридцать лет, когда я в него влюбилась. Я ждала этого возраста, чтобы связать свою жизнь с правильным человеком. Я собиралась выйти замуж только раз — и создать разумный, взрослый союз на всю жизнь. А вместо этого влюбилась в человека, который обращался со мной как с породистой кошкой. Которой можно похвастаться на выставках, а потом продать.