Читать книгу - "Кёсем-султан. Заговор - Ширин Мелек"

Прогулка в тот день завершилась быстро: Хадидже-вторую явно распирал смех, так что задерживаться в саду девушки не стали. Кёсем встретила их с облегченным вздохом:

– О, вот и вы! Пусть одна из вас сбегает к Крылатым, в их истанбульский дом. Я пока не могу, занята вот…

В руках Кёсем-султан держала очередной свиток, кажется, из провинции, где нынче разразился голод. Да уж, не будут на заседании совета визирей обсуждать важные дела, ведь их обсуждают в тиши гарема!

– Что передать? – деловито поинтересовалась Хадидже-первая.

– Пусть тайно пришлют во дворец лекаря, из своих. Они поймут для кого.

Хадидже-первая удержала себя от того, чтобы поморщиться. Не нужно быть даже умней базарного ишака, чтобы понять – с шахзаде Ибрагимом опять случился приступ, вроде тех, какие бывали у султана Мустафы. Об этом весь гарем уже третий час гудит. Или четвертый?

В любом случае заточение в кафесе на шахзаде Ибрагиме сказывается не лучшим образом. Он и раньше-то был не в себе, когда с дядей Мустафой гулял, а теперь и вовсе рассудком повредился.

– Я пойду, – внезапно вызвалась Хадидже-вторая, не успела ее подруга и слова произнести. Кёсем кивнула и вышла, продолжая рассеянно вглядываться в свиток.

– Ты что задумала? – поинтересовалась Хадидже-первая, стоило госпоже закрыть за собой дверь.

Хадидже-вторая хихикнула:

– Я вот так пойду. Словно бы султанша в баню собралась. Весело будет!

Сначала от изумления и возмущения у Хадидже-первой даже слов не было. Зато потом слова нашлись, и было их ох как много, и были они ой-ей-ей какими злыми! И о том, что лучше бы подруге не позориться, и о том, что Кёсем-султан не станет терпеть подобное самоуправство… Но спорить с Хадидже-второй, когда та настроена решительно, было так же бесполезно, как пытаться вычерпать море, пускай даже самой большой ложкой. На все про все у нее имелся лишь один ответ:

– Султан меня не узнал, как они узнают?

«Крылатые – не султан, который матушку раз в год по большим церемониальным праздникам видит», – хотелось сказать Хадидже-первой, но она промолчала, пожалуй, даже внезапно для себя самой. Лишь рукой махнула да буркнула наполовину сердито, наполовину устало:

– Поступай как знаешь. Но опозоришься – других виноватых, кроме себя самой, не ищи!

Хадидже-вторая расцвела, захлопала в ладоши, призывая гедиклис и веля им собрать себя в дорогу. А Хадидже-первая лишь иронически улыбалась.

В конце концов, люди действительно чаще всего лгут себе, чем кому-либо еще. Вот и ее постоянная то ли подруга, то ли соперница попалась в эту ловушку. Рано или поздно это должно было произойти, ведь она слишком зарится на власть и ее не ведет Богиня.

Что ж, у нее было столько же возможностей, сколько и у Хадидже-первой. И если за все это время она так и не поняла, не сообразила и не прочувствовала, кто такие эти Крылатые и какие отношения связывают Кёсем-султан по крайней мере с одним из них, стало быть, говорить о чем-то еще бесполезно. Не влезет в эту яму с грязью, значит, по уши провалится в следующую. Просто потому, что для Хадидже-второй пришло время отыскать подходящую яму с грязью и провалиться туда.

А единственной заботой хорошей подруги в таком случае является проследить, чтобы яма оказалась не с зыбучим песком на дне и не слишком глубокая, а такая, о дно которой можно больно удариться, но шею не сломать и потом обратно вылезти.

В этом смысле клан Крылатых – идеальный вариант. Уж кто-кто, а они с Хадидже-второй спесь-то посбивают, но живой оставят, да и бока не слишком сильно намнут. Так что пусть. Всем полезно знать, что они смертны и в любой момент могут влипнуть в неприятности. Так учатся осторожности.

И все-таки люди – удивительные создания…

* * *

Шахзаде Ибрагим привык со временем, что его сторонятся. Люди часто бегут от того, чего не могут объяснить. Так говорил старик, и юноша кивал, соглашаясь. Иногда, в редкие минуты просветления (увы, они становились все более редкими!), то же самое говорил и дядя Мустафа, увы, теперь уже не султан Мустафа, а просто дядя. Впрочем, он сам не выказывал никаких признаков неудовольствия. Иногда Ибрагиму казалось, что дядя Мустафа отдал трон, как отдают непосильную ношу, – со вздохом радостного облегчения.

Иногда Ибрагим размышлял о том, смог бы он сам так поступить или дрался бы до последнего? Хотя кто послушает безумного… Удивительно, что в живых остался!

Ибрагим подозревал, что Кёсем-султан немало усилий приложила, чтобы бывший султан Мустафа остался жив и даже пользовался во дворце какой-никакой свободой. Он и раньше гордился матушкой, а теперь почти начал ее боготворить. Какая же нынешняя валиде, его мать, великая Кёсем-султан, на самом деле добрая и великодушная!

Халиме-султан, например, никогда бы так не поступила. В этом шахзаде Ибрагим твердо был уверен.

На самом деле ему почти что было жаль Халиме-султан. Та словно бы в один день постарела на двадцать лет. Раньше Халиме-султан казалась юному шахзаде красавицей (хотя с матушкой ее было не сравнить, понятное же дело!), теперь он видел безобразную старуху, жалкую и по любому поводу проливающую слезы. Рано или поздно она надоест новому султану и Мурад велит отослать ее в какой-нибудь дальний дворец! И пускай радуется, что так легко отделалась!

Юному Ибрагиму было почти жаль Халиме-султан. Но только почти. Он успел наслушаться историй о том, как Халиме-султан едва не погубила и самого султана Мустафу, и Оттоманскую Порту вместе с ним. Вот ведь зловещая женщина! Ну а о том, что она никогда не любила Кёсем-султан, во дворце не знали разве что мыши, и то шахзаде Ибрагим в этом крепко сомневался.

В любом случае братец Мурад сменил на троне дядю Мустафу, и это шахзаде Ибрагим считал справедливым. Равно как и то, что матушка теперь (наконец-то!) стала по закону называться султанской матерью, валиде. Ибо матушка заслуживала этого, как никакая другая женщина, и даже самый злобный взгляд не нашел бы в новой валиде ни малейшего изъяна!

Мурад – отныне султан Мурад – тоже казался юному шахзаде образцом правильного, идеального султана. Не те жирные старики, которые занимали трон до него! Нет, братец Мурад молод и силен, при этом прекрасно образован и способен увлечь за собой войско. Он может объездить самого норовистого жеребца, а сабля его не ведает поражений. Дядя Мустафа, каким бы он ни был замечательным человеком, не сравнится с братцем Мурадом, когда тот на всем скаку посылает стрелу в цель!

Сам Ибрагим так не сумел бы, сколько ни старайся. Может, все дело в них, в тех, кого он видит, гуляя с дядей Мустафой? Может, они отнимают у шахзаде Ибрагима смелость и ловкость?

Ответа Ибрагим не знал. Но твердо знал, что султан из братца Мурада вышел хороший. Куда лучше, чем из дяди Мустафы. Братец Мурад и делами государственными занимается, и о войске не забывает, и с родными добр. Да и с женщинами уже знается. Аллах повелел мужчинам скакать на лошадях, стрелять из лука и любить женщин. Братец Мурад хорош во всем этом.