Читать книгу - "Красавица некстати - Анна Берсенева"

– Но зачем же так много? – пролепетала она.

– Так ведь домой-то я теперь не скоро попаду, – объяснил Игнат. – Ежели вообще попаду когда-либо. Пусть на запас будет. Только ее на холод бы лучше.

Не дожидаясь, пока пройдет Ксенина оторопь, он проворно разделал самую большую селедку и разложил куски на газете, в которую она была завернута в дорогу. Когда Игнат взглянул на стол, ему показалось, что как-то странно выглядит эта газета, расстеленная между белыми тарелками, и он быстро взглянул на Ксению: ладно ли? Но она ничем не показала какого-либо недовольства – наоборот, улыбнулась так, что у Игната сердце задрожало.

– Спасибо, – сказала она. – Я никогда такой рыбы не видела. Это просто чудо какое-то!

Прежде чем приняться за еду, Ксения перекрестилась так же привычно, как крестились перед едой и у них в деревне. Но даже это привычное движение, Игнат заметил, было у нее особенным. И сам он, и любой человек из тех, кого он знал до сих пор, клал на себя крест машинально. А в ее движении была та же живая трепетность, что и во взгляде, и в голосе. Она крестилась привычно, но все равно как в первый раз.

Какой-то особенный, до сих пор Игнату неведомый мир простирался перед ним, когда он смотрел на Ксению. И не только простирался – захлестывал его сердце, и оно сжималось от странного, тоже прежде неведомого чувства то ли к этой девушке, то ли к тому необыкновенному миру, частью которого она была.

– Вы не тревожьтесь, Игнат, – сказала Ксения. – Москва не злой город. Но очень разборчива, в этом все дело, – улыбнулась она. – Принимает только тех, кто может ей что-то дать. Это, наверное, жестоко. Но ведь мир и вообще не так добр, как Господь ему указал. А Москва за счет этой своей разборчивости цветет, несмотря ни на что. Мне кажется, вы многое можете ей дать, – помолчав, добавила она. – Так что опасаться вам нечего.

– Я про то не думал, Ксения Леонидовна, – пожал плечами Игнат. – Бескормица у нас, нужда, вот и приехал. А то б не стал вас беспокоить.

– Опять вы о нашем беспокойстве! – расстроенно воскликнула Ксения. – Оставьте, пожалуйста. Мы с бабушкой вашу маму тепло вспоминаем и вам рады. Вот утро настанет, и тревога ваша развеется.

При этих последних словах она на мгновенье коснулась его лежащей на столе руки – видно, желая его утешить, хотя внешне, Игнат был уверен, он не подавал никакого повода думать, что душа его в смятении. Но для нее немного значило все внешнее, это он уже понял.

Он чуть не задохнулся от ее легкого прикосновения. У него даже в глазах потемнело – так, как прежде могло бы потемнеть разве что от самой жаркой любви с самой беспутной деревенской девкой, которые не обходили его вниманием. Хотя в Ксенином прикосновении не было ничего плотского – словно облако спустилось вдруг с небес и на миг прильнуло к его руке…

– Ломоносов!

Оклик прозвучал так громко и так неожиданно, что Игнат вздрогнул и резко сел на нарах. Небесное облако разом исчезло.

Нетерпеливо постукивая ребром ладони о косяк, надзиратель стоял в предрассветно-сером проеме открытой двери.

– Я!

Игнат мигом вскочил с нар. Сердце у него провалилось в пустоту: показалось вдруг, что его пришли известить о смерти Иннокентия…

Но такого, конечно, быть не могло. Кому тут дело до смерти одного зэка и тем более до того, чтобы извещать о ней другого!

– С вещами выходи, – приказал надзиратель.

Эти слова прозвучали для Игната уж точно как гром среди ясного неба. Они могли означать все, что угодно. И что же они все-таки означали, он представлял в эту минуту не больше, чем представлял бы, что означает дальний отзвук летнего грома. Если бы мог сейчас думать о таких ненасущных вещах.