Читать книгу - "Рубиновая верность - Светлана Лубенец"

Когда он стал требовать, чтобы в его присутствии я всегда носила на лице довольное выражение, а под халатом, наоборот, вообще ничего не носила, я впервые крикнула ему в ответ:

– А пошел ты…

То, что сейчас обозначено отточием, тогда было произнесено в полном объеме. Интеллигентный преподаватель истории даже покраснел от негодования и изумления, а губы вытянулись в нитку. Он стал призывать меня к порядку, пытаясь внести запрет на использование ненормативной лексики в свой неписаный кодекс домашних правил, но мне, что называется, уже возжа под хвост попала. Я высыпала из своей косметички на журнальный столик кучу разноцветных тюбиков помады, тушь для ресниц, цепочки, колечки, гигиенические прокладки, противозачаточные таблетки и сказала:

– Теперь они будут здесь лежать всегда!!! Это мой дом, понял?!! Где хочу, там и раскидываю мелкие вещи!!! А на то, какого размера хлеб к обеду, мне вообще наплевать! А если что тебе не нравится, то можешь убираться отсюда ко всем чертям вместе со стопками своего нижнего белья и с суповой тарелкой с золотой каемкой!

Я думала, что Сычев меня убьет, и приготовилась к хорошей драке, а он испугался. Испугался так, что нитка губ побелела, как в минуты недовольства мной, а нос как-то нехорошо заострился. Он попятился от меня, упал на подвернувшееся кресло и не без труда произнес:

– Зачем ты так, Рита? Я же люблю тебя… И вообще я не так много прошу, чтобы…

– Вот-вот!!! – взорвалась я. – И чтобы этого идиотского выражения: «Я не так много прошу…» от тебя больше не было слышно!! Незачем меня о чем-то просить!!! Хочешь жить со мной, ни о чем не проси, а с благодарностью принимай то, что я делаю для тебя!!!

– Да-да… – прошептал помертвевшими губами Саша. – Я буду с благодарностью принимать… вот увидишь…

И он начал принимать с благодарностью, то есть смотреть на меня побитой собакой, что очень скоро опротивело мне до тошноты.

– Знаешь, Саша… – начала я как-то по возвращении его из университета. Надо отметить, что хлеб для ужина лежал в общей тарелке, вместо супа я подала ему макароны с сосисками, а где валялся его спортивный костюм, и вовсе не подозревала, – мне кажется, нам нужно расстаться…

Вы бы видели вытянувшееся лицо Сычева! Его вилка жалобно зацарапала по тарелке, не в силах подцепить ускользающие макароны. Все-таки он меня любил. Он хотел выпестовать из любимой женщины еще и образцовую жену, но не получилось. Теперь он готов был довольствоваться просто любимой.

– Нет… Рита… ну… зачем же… – срывающимся голосом заговорил он. – Мы можем еще попробовать, и я, со своей стороны, постараюсь…

Мне было жаль несчастного преподавателя, но его старания мне были уже не нужны. Я так и сказала ему об этом:

– Нет, Саша. Не надо пробовать. Ничего не получится.

Я встала, чтобы положить себе еще одну сосиску, поскольку от этого объяснения снижения аппетита у меня не наблюдалось. Сычев грохнулся на колени, обнял меня за ноги и, захлебываясь, истерично заговорил:

– Нет… Рита… так нельзя… просто от того, что тебе вдруг что-то взбрело в голову… Я же стараюсь изо всех сил! Рита!!! Разве у тебя есть ко мне претензии… ну в том смысле… в котором ты говорила?

Что я могла ему сказать? Что не люблю его и никогда не любила? Что все это время использовала только его мужское тело и принимала подарки. Он действительно не так уж много и просил. А если бы я его любила, то сама изо всех сил подстраивалась бы под него. И просить не надо было бы. Пытаясь высвободиться из его объятий, я тоже сбивчиво, будто бы мучаясь, проговорила:

– У меня нет претензий… просто у меня все… ну… я не знаю, как сказать… перегорело, что ли…

– Риточка! Любимая! Я все сделаю для того, чтобы у тебя опять… Вот увидишь… Ты будешь счастлива! Я что-нибудь придумаю… Вот!!! – Он даже смог улыбнуться. – Будущим летом мы можем поехать в Болгарию! Помнишь, ты хотела на Золотые Пески?!

Я хотела в Болгарию, но теперь только не с ним. Всего этого я не могла бросить в его искаженное горем лицо. Я сказала:

– Я не хочу в Болгарию. Выяснилось, что мне загорать нельзя.

Мне можно было загорать. Мне все можно было. Но не с ним! Не с ним! Не с ним!

– Не можешь загорать и не надо! Мне вообще не нравятся загорелые женщины… Мы можем поехать в Финляндию… А, Ритуля! Хочешь, я выпрошу отпуск по… личным обстоятельствам, и мы поедем… через неделю!

Я не хотела бы с ним даже в Париж, а потому, не без усилия расцепив сычевские руки, села на табуретку и категорически заявила:

– Нет, Саша. Прости, но ничего больше не надо. Все кончено. И рвать отношения нужно сразу, чтобы один раз переболеть – и все!

Его лицо из несчастного трансформировалось в злобное. Он поднялся с колен, сложил на груди руки и сказал тем же тоном, каким учил меня не всасывать с шумом макароны:

– Все ясно! У тебя другой!

– Да нет же, Саша! – отозвалась я. У меня не было другого. Я страшно тосковала по Ленечке, но его у меня не было. За этот год, что мы не виделись, Зацепин мог увлечься другой женщиной. Вполне могла найтись утешительница. На его светлые глаза женщины летели мотыльками. – У меня никого нет!

– Врешь!!! – неожиданно гаркнул он, и лицо его перекосилось отвратительной гримасой.

С удивлением посмотрев на него, я ответила:

– Нет. Я правду говорю.

– Ага! Как же! Так я и поверил! Да ты же… – И Сычев выругался, чего ранее не приветствовал.

– Ну знаешь!!! – возмутилась я, вскочив с табуретки и уперев руки в бока. – Если ты думаешь, что таким образом можешь вернуть меня, то здорово ошибаешься!!

Он подскочил ко мне и, схватив за ворот халата, здорово сдавив мне при этом горло, крикнул в самое лицо:

– Это ты ошибаешься, что можешь поступать со мной, как тебе заблагорассудится!! Я, между прочим, мужчина и не позволю…

Я вырвалась, отпрянула к стене и закричала в ответ:

– Чего ты там мне не позволишь?!! Ты в моем доме, и если будешь тут орать и… делать мне больно… я вообще… Я вызову милицию, понял!! И на кафедру твою письмо накатаю… что ты руки распускаешь!

– Ты не сделаешь этого!! – прошипел он.

– Сделаю!!! Если ты не уймешься, непременно сделаю!! – пообещала я.

И я действительно сделала бы. Он прочел это в моих глазах, а потому как-то опять сник, сел к столу и, обхватив голову руками, навис над недоеденными макаронами. Мне это не понравилось. Я на его месте уже паковала бы вещички или, гордо бросив их здесь, ушла бы в чем была: в халате на почти голое тело. Сычев уходить явно не собирался. Он потер руками лицо и спросил:

– А может быть, ты это затеяла потому, что я так и не подготовил тебя в университет? – И, не давая мне ответить, стал объяснять: – Так я бы подготовил… просто я понял, что тебе это не надо… что ты не хочешь учиться вообще… Разве не так?!