Читать книгу - "Любовь дерзкого мальчишки - Элизабет Вернер"

В эту минуту Вольдемар возвратился. Он остался в седле, и ему даже удалось вынудить лошадь держаться известного направления, но о покорности не могло быть и речи, так как Вальян быстрыми неожиданными поворотами все еще старался сбросить всадника. В ответ на это последний так безжалостно работал хлыстом и шпорами, что Лев вышел из себя. Он оставался совершенно спокойным, когда опасность угрожала брату, но не мог видеть плохого обращения со своим любимцем.

— Вольдемар, перестань! — гневно воскликнул он. — Ты испортишь мне лошадь. Мы все видели, что Вальян не сбросил тебя. Оставь, наконец, его в покое.

— Сначала я научу его послушанию!

В голосе Вольдемара слышалась дикая ярость, и слова Льва возымели лишь то действие, что он при втором круге стал обращаться с лошадью еще безжалостнее, чем раньше. При третьем круге она наконец покорилась воле всадника и послушно остановилась около замка.

Нордек соскочил на землю: его окружили мужчины, в комплиментах и похвалах его искусству недостатка не было, один Лев не произносил ни слова, он молча гладил дрожащую, потную лошадь, на блестящей шерсти которой выступили капли крови — это были следы шпор Вольдемара.

— Вы проявили громадную волю. Вальян, наверное, не скоро забудет эту скачку, — с усилием произнес Моринский.

Вольдемар уже овладел своим волнением, и о нем свидетельствовала только вздувшаяся жилка на виске, когда он возразил:

— Да ведь я должен был оправдать слова графини Моринской, что езжу верхом почти так же хорошо, как и Лев.

Ванда стояла возле молодого князя; ее лицо имело такое выражение, как будто она сама потерпела поражение, за которое должна была жестоко отомстить, ее темные глаза угрожающе сверкнули.

— Я очень сожалею, что из-за моих неосторожных слов бедный Вальян подвергся такому ужасному обращению, — задыхаясь, ответила она. — Благородное животное вовсе не привыкло к этому.

— А я не привык к такому сопротивлению, — резко ответил Вольдемар. — Не моя вина, что лошадь слушается только хлыста и шпор, а она должна была послушаться.

Лев положил конец этому разговору, очень громко и демонстративно приказав конюху отвести лошадь, которая «еле держится на ногах», в конюшню, окружить ее там заботливым уходом, а ему скорее оседлать и привести другую. Граф Моринский подошел к племяннику и отвел его в сторону.

— Успокойся, Лев! — тихо, но внушительно произнес он. — Не показывайся гостям с таким лицом! Ты, кажется, ищешь ссоры с братом?

— А почему бы и нет? — произнес молодой князь. — Разве он не выставил меня на посмешище всему обществу своим бестактным рассказом о Нормане? Разве он не загнал до полусмерти моего Вальяна? И все это только ради пустого хвастовства?

— Хвастовства? Опомнись! Ведь ты сам предложил ему попробовать сесть на лошадь; ведь он отказывался!

— Он хотел показать всем, что является прекрасным наездником, тогда как тут все дело в грубой силе. Как будто кто-нибудь отнимает у него это! Говорю тебе, дядя, если он еще раз поставит меня в такое глупое положение, то мое терпение лопнет, будь он хоть десять раз хозяином Вилицы.

— Будь осторожней! — предостерегающе заметил граф. — Ты и Ванда привыкли считаться исключительно с личными побуждениями. Как только дело касается Вольдемара, я не могу добиться от вас ни малейшей сдержанности.

— Ванда хоть имеет возможность открыто показывать свою неприязнь, — проворчал Лев. — Тогда как я…

Привели оседланную лошадь, и все отправились в путь. К счастью, охота держала братьев на отдалении друг от друга, иначе раздражение Льва все-таки могло бы стать причиной какого-нибудь столкновения.

Вольдемар был вполне прав, питая нелюбовь к «парадной охоте». Весь лес был наполнен загонщиками и охотниками; последние в элегантных костюмах скакали возле своих дам на горячих изящных лошадях, за ними несся целый штат слуг, трубивших в рога, и с громким лаем мчались собаки.

Туман рассеялся, и погода не оставляла желать ничего лучшего. Само собой разумеется, общество стремилось наверстать упущенное и, несмотря на то что короткий ноябрьский день уже склонялся к вечеру, не думало заканчивать охоту, которая была очень удачной.

На небольшом расстоянии от домика лесничего, который был назначен сборным пунктом, расстилалась большая лужайка, как бы затерявшаяся в чаще. Под одним из деревьев, далеко простиравших свои ветви над этой лужайкой, стояла Ванда Моринская. Ее уединение было, очевидно, добровольным — она не могла заблудиться, потому что шум охоты был слышен по всему лесу, к тому же лесничество, где молодая графиня, по-видимому, оставила свою лошадь, было совсем близко. Прислонившись к стволу, она пристально смотрела в воду и, по-видимому, не замечала окружающей обстановки. Ее мысли витали где-то далеко, она, казалось, боролась с каким-то неприятным чувством, но по глубокой складке на лбу и капризно надутым губкам можно было заключить, что это чувство было не так-то легко побороть. Шум охоты все больше и больше удалялся, и наконец в лесу наступила полная тишина.

Уже довольно много времени Ванда стояла совершенно неподвижно, как вдруг совсем близко от нее послышался шорох. Молодая девушка с недовольством обернулась, желая узнать причину шума; в этот момент кусты раздвинулись, и из них появился Вольдемар. Увидев графиню, он несколько опешил; неожиданная встреча была ему, по-видимому, так же неприятна, как и ей, но отступать было уже поздно. Поэтому он слегка поклонился и произнес:

— Я не предполагал, что вы не участвуете в охоте. Вы ведь известны как неутомимая охотница.

— Я могу ответить вам тем же. Почему именно вы не участвуете в последнем загоне?

— С меня вполне достаточно. Шум и суета подобной охоты лишают меня всякого удовольствия, мне не хватает лесной тишины и уединения.

Это было именно то, чего недоставало Ванде и чего она искала здесь, но она, конечно, не хотела сознаваться в этом и спросила:

— Вы из лесничества?

— Нет, я только отправил туда своего Нормана. Охота, вероятно, скоро кончится и на обратном пути пройдет здесь, да и место сбора недалеко отсюда.

— А что мы будем делать до тех пор?

— Будем ждать, — лаконично ответил Вольдемар, снимая ружье.

Это «будем ждать» было произнесено так уверенно, как будто он не сомневался, что Ванда останется здесь. Складка на лбу молодой графини стала еще глубже; ей очень хотелось сейчас же вернуться в лесничество, но она тут же решила, что Вольдемар должен сам уступить ей место, где так непрошенно нарушил ее уединение. Однако молодой Нордек, по-видимому, вовсе не собирался уходить; он прислонил ружье к дереву и, скрестив руки, осматривал местность.

Молодая графиня мрачно смотрела на его лицо, как бы желая что-то в нем разгадать. Он, видимо, почувствовал этот взгляд, так как неожиданно повернулся к ней и равнодушно проговорил:

— В подобном осеннем пейзаже все-таки есть что-то тоскливое.