Читать книгу - "Love of My Life. На всю жизнь - Луиза Дуглас"

Когда Натали переехала в дом Феликоне, ее окружили вниманием и заботой. Близнецам были даны четкие инструкции: Натали нуждается в ласке и покое, ее нельзя дразнить, пугать и втягивать в шумные игры. Мальчики были заинтригованы. У них никогда не было сестры, и присутствие девушки в доме будоражило их любопытство. Но Натали была умной и никогда не клала свое белье в общую корзину для стирки. Она держала свои секреты при себе.

Рассказанная Марком история показалась мне очень романтичной, и я немного ревновала к Натали. Но после того как новизна впечатлений от ее появления в семье прошла, мальчики перестали говорить о Натали, а я просто не обращала на нее внимания.

Теперь, испытав на себе, что такое горе, я понимаю, что мне следовало быть более чуткой.

Близнецы были на два года старше нас с Аннели и учились в средней школе для мальчиков. Несколько лет мы практически не общались, хотя часто встречались в городе и ездили в Уотерсфорд на одном и том же школьном автобусе. Шумный и уверенный в себе Лука был лидером. Он улыбался девчонкам, дерзил водителю, постоянно влипал в какие-то истории и всегда выходил сухим из воды благодаря своему потрясающему обаянию. Из двоих близнецов именно он своими выходками часто доводил мать до отчаяния. Лука никогда не мог правильно заправить рубашку в брюки, его галстук всегда сбивался набок, волосы были слишком непослушными, улыбка слишком широкой, а ресницы слишком темными. Его тело росло настолько быстро, что он не успевал привыкнуть ни к своим длинным худым ногам, ни к жилистой шее, ни к «взрослому» голосу. Девчонки сходили по нему с ума.

Более низкорослый и менее активный Марк всегда находился в тени брата, но его вполне устраивало такое положение дел. Из них двоих он был более умным, не столько в учебе, сколько в делах житейских. В отличие от деятельного Луки, Марк умел наблюдать и просчитывать последствия, легко находил подход к людям. Лука использовал свое обаяние инстинктивно, Марку же было необходимо прочувствовать окружение. Он был славным мальчиком. Его любили учителя. У него было много подружек, хотя большинство девчонок дружили с Марком лишь для того, чтобы подобраться поближе к Луке.

В наше первое лето в «Маринелле» мы с Аннели много времени проводили с близнецами. Естественно, нам не разрешали подниматься в квартиру над рестораном, но после работы, если погода была хорошей, мы вместе отправлялись на пляж, играли в футбол или фрисби, дурачились и флиртовали. Мы с Аннели переодевались в джинсы, закатывали их повыше и бегали по мелководью, а близнецы бросали в нас мячом, стараясь поднять побольше брызг и намочить нас с головы до ног. Мы визжали и ругались, но на самом деле эти невинные игры доставляли нам огромное удовольствие.

Натали была старше нас, и мы никогда не приглашали ее с нами на пляж. Мы вообще, как мне кажется, не думали о ней. Нам никогда даже в голову не приходило, что она может чувствовать себя одинокой или несчастной. Все свое время она проводила либо в «Маринелле», либо в квартире. Анжела постоянно держала Натали при себе, опекая и утешая в ее горе. Они стали практически неразлучными. Анжела считала, что Натали скорее придет в себя, если ее постоянно чем-то занимать. Она научила девушку вести бухгалтерию, руководить официантами и общаться с поставщиками. Натали поступила на курсы маркетинга при Уотерсфордском техническом колледже, чтобы со временем помогать Анжеле и Маурицио расширить дело.

Даже окончательно освоившись в семье Феликоне, Натали почти не разговаривала со мной и Аннели, если не считать указаний и выговоров за опоздания, неаккуратность или еще какое-нибудь отклонение от высоких стандартов «Маринеллы». За спиной мы называли ее надутой коровой. Скорее всего, она просто стремилась угодить Анжеле. А может быть, так проявлялась ее робость.

В сентябре нам пришлось оставить работу в «Маринелле» и отправиться в школу. Линетт уехала в университет. Я не знаю, кого больше опечалил ее отъезд — меня или мать. Мы вместе проводили ее на вокзале в Уотерсфорде. В ожидании поезда мы сидели в привокзальном кафе и пили чай, настолько жидкий, что я даже пошутила по поводу того, что у воды не сложились отношения с чайным пакетиком. Никто не засмеялся.

Чтобы немного поднять настроение, мама купила нам по плюшке, но они оказались совсем невкусными. В отличие от сладких сдобных плюшек из «Маринеллы», эти были черствыми и распадались на неаппетитные куски теста и подгорелые ягоды смородины. Вязкая глазурь напоминала клей и на ощупь, и на вкус.

С одной стороны, Линетт очень хотелось поскорее уехать из дома, но с другой — ей было страшно уезжать. В тот день на ней были ее любимые джинсы с широким кожаным поясом и черный свитер с высоким завернутым воротом, в котором она чувствовала себя увереннее. Волосы она затянула в тугой узел на затылке. Линетт слегка подкрасилась и надела высокие ботинки на низком каблуке. Она была очень хорошенькой. Глядя на нее, я чувствовала, что у меня начинает щипать глаза. Я не хотела, чтобы она уезжала, и не только потому, что любила ее. Я боялась остаться наедине с матерью в большом мрачном доме.

Что касается матери, то она была притворно весела, без умолку болтала о тех чудесных возможностях, которые открываются перед Линетт, об интересных людях, с которыми она познакомится, о замечательных книжках, которые прочитает. При этом она постоянно напоминала и вздыхала о том, что у нее самой таких возможностей никогда не было. Я бы предпочла проигнорировать эти жалобы, настолько они меня раздражали, но Линетт поступила иначе. Нежно взяв мать за руку, она сказала:

— Я это знаю, мама. И ты должна знать, что я всегда буду помнить и ценить все те жертвы, на которые тебе пришлось пойти ради того, чтобы я имела возможность поступить в университет. Я всегда буду тебе благодарна.

На глаза матери навернулись слезы умиления. Линетт печально улыбалась, разглядывая свою недоеденную плюшку, а я сидела, ссутулившись на своем стуле, жевала жвачку и с содроганием думала о том, какая жизнь меня ожидает в ближайшие несколько месяцев.

Когда объявили о прибытии поезда, это стало огромным облегчением для всех нас. Мы вышли на платформу, и я помогла Линетт занести в вагон багаж, которого было на удивление мало.

— Пообещай, что будешь звонить мне раз в неделю! — выкрикнула мать.

— Обязательно, — пообещала раскрасневшаяся от возбуждения Линетт, высовываясь из окна. Я подошла поближе, стала на цыпочки и поцеловала ее в щеку.

— Будь молодцом, Лив, — прошептала моя сестра. — Пойми, все проходит и все меняется, и как бы тебе ни было плохо и тяжело, ты всегда должна помнить о том, что и это тоже пройдет.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала, — расплакалась я.

— Перестань, — сказала Линетт. — Посмотри на это с другой стороны. Теперь моя спальня, моя одежда и мои диски в полном твоем распоряжении. Разве не об этом ты всегда мечтала?

— Нет, — продолжала рыдать я. — То есть да, я хотела, но…

Безошибочно почувствовав, что я уже вошла в роль и начинаю играть, Линетт прижала палец к губам.

— Пиши мне, Лив. Сообщай обо всем, что у вас происходит. И еще, Лив, пожалуйста, не делай ничего такого, чего бы не сделала я.