Читать книгу - "Моя реальность - Анастасия Баталова"

А потом она исчезла. Не звонила, и не появлялась ни в одном из привычных мест. Он специально приходил в кондитерскую "Метрополь", вглядывался в пеструю толпу. Ждал. Проходя мимо, никогда не забывал бросить скользящий взгляд на витрину Kalvin Clein – вдруг она стоит там, как раньше, в серой спортивной курточке, стоит и смотрит в стекло, будто в будущее, со своей детской мечтательной улыбкой, и ветер подхватывает время от времени её золотисто-медные пряди.

Это было где-то в конце зимы. Она вышла из ворот родного герценовского университета, тех, что выходят к Казанскому Собору, небрежно закинула лямку рюкзака на плечо и быстрым шагом направилась к метро. В слабо заваренных голубоватых сумерках медленно плыли, словно растворяющиеся крупинки гранулированного фруктового чая, бледно-оранжевые фонари.

Внезапно город исторг человека. Он остановил её, придержав за рукав куртки уверенным, но бережным движением.

– Привет.

Она немного испугалась и потянула от него руку.

– Что ты здесь делаешь?

– Я ждал тебя. Куда ты пропала?

Она пожала плечами. Ей казалось таким естественным, что всё закончилось; ей просто не приходило в голову, что кто-то может думать иначе.

– Я хотел поговорить.

Он с тоской смотрел в обращенное к нему юное девчоночье личико. Нежно-розовые губы её немного потрескались от мороза, на них лежала, как иней, тонкая белесая корочка. Девочка смотрела на него очень спокойно: широко-распахнутые светлые ангельские глаза не выдавали того, что происходило в её душе – в них отражалось зарево зажигающихся на Невском реклам.

Этот человек, возможно, ждал её здесь несколько дней подряд. Он ведь не знал по каким дням и во сколько у неё занятия. Он стоял здесь наверняка подолгу, терпеливо вглядываясь в текущую мимо толпу. Стоял, курил, мёрз, грел руки в карманах и…надеялся. Не прекращал надеяться. Эта мысль коснулась её сознания, но не ранила, не пронзила, хотя никто прежде так её не ждал. Других ждали. Подружек, сокурсниц. А её – нет. Но дети часто бывают жестоки, и в том нет их вины; она пока не способна была в полной мере оценить силу порыва, приведшего сюда этого угасающего человека, прочесть в тусклом блеске его глаз то страшное, беспросветное одиночество, что заставляло его приходить и неизвестно сколько ждать на морозе её – как единственное избавление, искупление и надежду…

– Нам не о чем говорить, дядя. Всё.

Она отвернула лицо. Словно захлопнулась, защелкнулась от него.

И тогда он понял, истина обрушилась на него с безжалостной внезапностью. Не оставалось больше ни отсрочек, ни оправданий. Он и раньше догадывался, подозревал. Но теперь жестокая правда взглянула на него в упор этими смертельно спокойными, полными невских огней глазами семнадцатилетней девчонки, в которых нельзя было отыскать ничего, кроме его собственного одинокого отражения в зрачках.

Ей было просто интересно. Любопытно. Как котёнку, который гоняет по полу сверкающий конфетный фантик. Ей только семнадцать лет. Она имеет право играть с жизнью, играть в жизнь, и ничего в действительности не связывает её со стоящим напротив некрасивым неудачливым рано состарившимся мужчиной, которому она зачем-то отдалась. Не по любви, не от телесного голода, и не за деньги. Просто так.

– Пока, – сказала она, поправив сползшую лямку рюкзака недовольным подергиванием плеча.

– До свидания, – отозвался он на автомате.

Спустившись в метро, она уже не помнила о нем, достала из кармашка куртки жевательные конфеты, разноцветных фруктовых медвежат, и закидывая их в рот сразу по три, чтобы было сочнее и слаще, раскрыла на коленках какую-то тетрадку.