Читать книгу - "История Икс - А. Дж. Моллой"

— Ага! — говорит мама. — Так… э… buon gonna, senor.

Senor? Она что, думает, он испанец?

— Due… — запинаясь, произносит она. — Senor Раскорр… Mie amigo.

Мама! Остановись! Прошу тебя!

Наконец она понимает, что выглядит нелепо. Вижу, как покрываются румянцем мамины щеки, ей очень неловко. Зачем Марк так унижает ее?

Не успеваю я ударить его или сделать какой-нибудь отвлекающий маневр — напасть на голубя, например, — как Марк с улыбкой касается ее плеча и дружелюбно смеется.

— Миссис Бекманн, — со свойственным ему спокойствием говорит Марк. — Per favore, печальная правда в том, что большинство неаполитанцев не говорят по-итальянски, так что не утруждайтесь из-за меня.

Всего лишь небольшая милая шутка, но ее хватает, чтобы вывести маму из смущения. Теперь она хихикает, как девчонка, стеснение ушло. Вот только мое смятение никуда не делось. Марк поступил по-джентльменски, мама опять чуть ли не падает в обморок, а мне сейчас очень хотелось бы улететь в Рим.

— Так вы направляетесь в «Гамбринус»? — обращается ко мне Марк.

— Да…

— Ты позволишь угостить тебя и твою очаровательную маму аперитивом? Это доставит мне огромное удовольствие.

Сейчас я не в той ситуации, чтобы отказываться. Марк знает, в какое кафе мы идем. А мама выглядит как собачка, которой только что пообещали стейк из Японии за триста баксов.

— Конечно, — нехотя уступаю я.

Мы пересекаем пьяцца дель Плебисчито, а когда добираемся до «Гамбринуса», официанты принимаются суетиться возле Марка. С раболепными поклонами и улыбками провожают до его привычного столика, самого лучшего столика в самом лучшем кафе Неаполя. Мы сидим втроем, пьем «Венециано» и смотрим на оживленную, в виде треугольника пьяцца Триесто и Тренто. Время от времени нам приносят напитки, а Марк все рассказывает моей матери увлекательные истории про Неаполь. Она смеется, попивая ярко-оранжевый коктейль, проглатывает крошечные кусочки прошутто и опять смеется.

Наконец Марк поднимается, оплачивает наш счет и дает щедрые чаевые официанту. В последний раз целует маме руку — наверное, она ее неделю мыть не будет — и исчезает в сумерках Неаполя.

Мама потрясенно смотрит на меня и качает головой:

— Ну надо же! Какой чудесный мужчина! Почему не поделилась, что у тебя такие замечательные друзья? Расскажи про него все!

Делюсь с ней парочкой фактов и еще немного привираю. Говорю, что встречала его на паре вечеринок в Марекьяро и Кьяйя. Подчеркнула, что мы друзья. Мама ошарашенно смотрит на меня и пьет «Венециано». Кивает и доедает последний кусочек вкуснейшей миниатюрной пиццы.

— Он ведь сногсшибательно красив, да?

— Мам!

— Разве нельзя сказать?

— Ну и что?

— Может, я и трехсотлетняя старуха, Алекс, но не слепая. И я по-прежнему женщина.

— Ну ладно, он ничего.

— Богат, наверное… Его манера… Манера одеваться и держаться. С уверенностью, что ли.

Бормочу что-то про «импорт-экспорт» и «парочку миллионов». Мама не отрывает от меня заинтересованного взгляда. Я ерзаю на стуле, как капризный ребенок. Все так предсказуемо. Не знаю, чего люди волнуются о старении. Всего-то и надо пообщаться с предками, и лишних лет как не бывало. Именно родители в считаные секунды могут снова превратить тебя в плаксивого, избалованного подростка. Волшебство какое-то.

Но пора двигаться дальше.

— Может, поужинаем? Съедим пиццу. Рядом с моей квартирой, на виа Партенопе, есть отличное местечко.

Мама кивает, вытирая губы салфеткой.

— Он женат? — тут же спрашивает она.

— Кто?

— Дорогая!

— Нет.

— Помолвлен?

— Не знаю. Да и откуда? Он встречается с моделями и актрисами. Ну, понимаешь, девушками из журнала «Пипл». Такими вот женщинами.

— Богатый красавец в поисках жены, — задумчиво произносит мама, рассчитывая что-то в уме.

— Мам, даже не пытайся выдать меня замуж. Помнишь, что было с Джеффом Миерсоном в Сан-Хосе?

— Но у него акции в «Эппл».

— Да он ростом всего пять футов и шесть дюймов.

— На свадьбу он мог бы надеть туфли на каблуках.

Мы вместе хохочем. Снова между нами воцаряется гармония разумности, как между мамой и дочкой. Встаем и под ручку идем к берегу, к ресторанам и пиццериям на виа Партенопе. Поедая «Маргариту» с соусом маринара, мама рассказывает семейные новости. Как мой младший брат Пол — сейчас спортсмен из высшей лиги, собиравшийся прежде заниматься медициной, — преуспевает в Техасском университете в Остине, как старший брат Джонатан — любитель покурить травку, который вряд ли когда-нибудь остепенится, — наконец взял себя в руки, начал встречаться с милой девушкой и нашел хорошо оплачиваемую работу в «Гугл», а значит, все-таки может остепениться.

Я с умилением слушаю все это, попивая «Монтепульчиано» — самое дешевое вино в меню. Ничего из сказанного мамой для меня не новость. На выходных я общалась с братьями по скайпу, как делаю каждую неделю. Но есть что-то успокаивающее в ее беззаботной, славной болтовне. Я будто снова в Сан-Хосе, сижу на большой кухне, где пахнет лимонами и выпечкой, солнце льется сквозь окна, а мама экспериментирует с шербетом и смеется, когда по сторонам летят брызги.

У меня было счастливое детство. Мои родители — добрые и любящие люди. Я обожаю своих братьев. Даже собачка и та была милой. Мне стыдно признаваться, но это правда. До двенадцати-тринадцати лет меня окутывало безмятежное счастье. Но в подростковые годы нахлынула скука, хотя, может, это было нечто глубинное — экзистенциональная апатия, которую нельзя искоренить. Я поехала учиться на Восточное побережье в надежде утолить жажду, но этого оказалось мало. Мне хотелось настоящего опыта! Чего-то большего! Жизнь ведь состоит не только из выпечки, шербетов, детишек и милой собачонки, какими бы чудесными они все ни были.

Мама исчерпала запас своих сплетен, и теперь мы идем обратно в отель. Целую ее на прощание в вестибюле, говорю, как много для меня значит этот приезд. И я не лукавлю! Договариваюсь встретиться с ней в десять часов утра и повести на осмотр достопримечательностей.

Так и поступаю. И, как я и предполагала, все идет по наклонной.

Маме совсем не нравится Неаполь.

Я подозревала, что так и будет. Это место совершенно не для нее. Слишком дикое, скандальное, возмутительное. Куда бы мы ни пошли, мама вздрагивает при виде груд мусора, цокает из-за граффити или же с явным неодобрением смотрит на вьетнамских проституток, вульгарно сидящих на диванах посреди захудалых и дурно пахнущих узких мощеных улочек рядом с отелем «Стационе чентрале».

Отчасти мне хочется возразить маме. Сказать, чтобы она сняла свои буржуазные провинциальные очки и разглядела под грязью и запущенностью красоты Неаполя: неподдельный, настоящий город с удивительной историей. Увидела, как пожилые женщины начищают священные черепа в пещерах кладбища Фонтанеле, уже много веков кряду. Заглянула в узенькое окошко bassi, где стареющие волосатые мужчины в растянутых майках поедают фриарелли[40]в домах, построенных на погребенных римских храмах. Или просто вышла бы на мой балкон и посмотрела на улочки, заложенные еще древними греками, затем перевела бы взгляд на запад, и сердце бы ее замерло при виде заката над Сорренто — словно кассата с нежно-розовым, бледно-лиловым, винно-красным и фисташковым кремом, — плавно переходящего в черноту ночи и бриллиантовое сверкание звезд.