Читать книгу - "Опасный роман - Сандра Мэй"

— И это, по-вашему, доказывает…

— Нет, не так. Это ничего не доказывает с точки зрения полиции. Но я — не полиция. Вы чуть не упали в обморок при виде пиявки, вас до смерти напутала М'денга — и вы хладнокровно застрелили двух здоровенных парней?

— Я могла быть в состоянии аффекта…

— Красивое слово. В состоянии аффекта вы бросились бы бежать прочь, не глядя по сторонам, но двери на второй этаж оказались тщательно закрыты. Я случайно знаю, какие двери в доме Малкехи. Чтобы их закрыть, надо долго и упорно нажимать на ручку, иначе они распахиваются. Сондерс открывал закрытые двери.

— Джереми мне не поверил.

— Он писатель. Он слишком давно занимается придумыванием сюжетов. Жизнь проще. Кроме того, вы ему нравитесь.

— Ну и что… откуда вы знаете?

— Что ж я, слепой, что ли?

— Тогда он тем более не должен меня подозревать!

Тут Дон Фергюсон страшно закряхтел и стал ворошить небольшой костерок, старательно избегая требовательного взгляда Лили. Потом помолчал, посидел и начал издалека:

— Любовь сложная штука. Мужчине кажется, что он всесилен и умен, но приходит маленькая вертихвостка — и мужчина превращается в смешного глупого щенка. Потом, не приведи господи, оказывается, что вертихвостка с ним просто играла, щенок ей рано или поздно надоедает, и она его бросает, чтобы завести котенка. Или попугая. Но наш щенок-то уже ученый. После такого облома он не будет доверять ни другим, ни себе. Каждый намек на чувство он тщательно изучит и оценит, постарается избежать его, если есть хоть малейшая возможность… Никому не хочется быть брошенным во второй раз.

— Я не понимаю, при чем здесь Джереми Раш?

— Он был женат.

— Я знаю. Он говорил. Они развелись, причем инициатором был он, а потом она умерла от малярии…

— Он так вам сказал?

— Это… неправда?

Дон стиснул зубы так, что шрам на щеке побелел от напряжения.

— Магда его любила. Очень сильно любила. И красивая была до ужаса. Он ревновал ее — бешено, постоянно. Тогда ведь только год прошел, как он оказался в кресле. Депрессия, одно слово. Он изводил ее своими подозрениями, следил за ней, пока она была в доме, приставил к ней М'денгу. Магда ее ненавидела. Говорила, что М'денга хочет ее извести. Потом Магда не выдержала и потребовала развода. И тогда они поссорились. Я до сих пор не знаю точно, кто нажал на спусковой крючок, но Магда умерла не от малярии.

Лили смотрела на Дона расширившимися от ужаса глазами, не решаясь произнести ни слова, а он мрачно подбрасывал на ладони раскаленный уголек, не замечая жара.

— Он отличный парень, всегда был таким, но кличку ему дали не зря. Бешеный. Вполне могло быть, что это он Магду… в состоянии аффекта. Потом я его ни на минуту не оставлял, потому что он хотел покончить с собой. Долго это длилось, года полтора. А потом он сел и написал роман. Обо всем, что случилось. Роман пошел каким-то бешеным тиражом, а у Джерри полегчало на душе. Он успокоился, перестал думать о смерти. Но вот женщин у него больше не было, это я знаю точно. Он говорил мне, что больше всего боится влюбиться также, как в Магду.

— Господи…

— Не знаю, может, и глупость, но ведь в чужую душу не заглянешь.

— Печальный принц…

— Чего? А, это да. Он красавчик, верно. Не то что я.

— Дело не в красоте. Он мне с самого начала показался очень одиноким. Как будто его кто-то заколдовал и оставил в этом доме…

Дон с некоторым сомнением посмотрел на нее и хмыкнул. Лили немедленно очнулась и страшно смутилась. Опять романтические бредни! Нужны они Дону Фергюсону, профессиональному солдату-наемнику…

Ночь упала на них неожиданно и стремительно. Костерок съежился и погас, потянуло холодом. Фергюсон критически осмотрел хижину и заявил, что спать они будут снаружи. Лили получила старое одеяло, пахнущее дымом и еще чем-то подозрительным, завернулась в него и улеглась по примеру своего спутника ногами к золе, еще хранившей остатки тепла.

Заснуть не удавалось. Лили бил озноб, она буквально сотрясалась от холода. Одеяло не грело ни в малейшей степени, влажные джинсы превратились в холодный компресс. Через некоторое время Лили Норвуд поняла, что странный звук, который она слышит последние несколько минут, — это стук ее собственных зубов.

Она бы заплакала, да уже не осталось слез, поэтому Лили просто заскулила от отчаяния. В ту же минуту громадная жесткая ручища сгребла ее вместе с одеялом и прижала к чему-то теплому и большому. Лили не сразу, но все-таки поняла: большое и теплое — это тело Дона Фергюсона. В ту же секунду она рванулась так, словно ее прижгли каленым железом, но вырваться из стальных объятий было не так-то просто. Сварливый голос Дона Фергюсона раздался у нее над ухом:

— Спите, девственница несчастная! Никто на вас не посягает. Вы мокрая, зареванная и чумазая, от вас несет болотной тиной, и вообще спать надо. Со мной не замерзнете и не простудитесь. На счет три отпускаю, думайте быстрее.

На счет три он просто захрапел, а Лили лежала тихо, словно мышь под метлой. Оскорбленная гордость вопила: «Прочь от мужчины, бесстыдница!», но подлый здравый смысл шипел в ухо: «Он спит, тебя не трогает, и он теплый. Представь — сейчас придется лежать в мокрых джинсах на холодной земле и ждать рассвета. Ужас!»

Лили осторожно подтянула коленки к груди, руки прижала крест-накрест к плечам и, прикрывшись таким образом от возможного насилия, задремала.

Дон Фергюсон был не просто теплым, он вполне мог заменить собой печку. Ровное, мерное дыхание чуть шевелило волосы на макушке Лили, и тут ей пришло в голову, что уж рядом с ним-то к ней никто не подкрадется. Она глубоко вздохнула — и заснула мертвым сном.

Дон Фергюсон лежал на боку в страшно неудобной позе и добросовестно старался дышать ровно. Шрам двадцатилетней давности гудел и ныл, ногу сводило, но Дон не шевелился.

Она спала тихо, как ребенок. От ее волос пахло мокрыми птичьими перьями. Его ладонь полностью накрывала все ее плечо, узкое и хрупкое. Под ладонью было тепло, но дальше кожа почти заледенела. Дон осторожно передвинул ладонь вниз. Только бы не спугнуть этого мокрого воробья, только бы не разбудить неловким движением смешную эту барышню с такими изумленными зелеными глазами…Она не проснулась и не испугалась. В ответ на движение его руки она стремительно повернулась на другой бок, ввинтилась ему под мышку, чуть повозилась и блаженно замерла в тепле. Дон лежал и чувствовал себя полным идиотом. Потом спохватился и бережно прикрыл ей спину сползшим одеялом, подумал и обнял ее обеими руками.

Это было ужасно странное чувство. Словно несешь в сложенных ковшиком ладонях драгоценную воду. Надо идти осторожно, потому что стоит пролиться хоть капле — уйдет вся вода…

Он никогда ни с кем не жил вместе. Приходил, ночевал, иногда оставался на несколько дней — если требовалось залечить рану или отсидеться, пережидая погоню. Как только женщина начинала чинить его белье и пришивать пуговицы к куртке, он уходил.