Читать книгу - "Дыхание судьбы - Тереза Ревэй"

Разозлившись, он вскочил и запутался ногами в одеяле. Пока он высвобождался, его взгляд упал на измятую постель.

«Бог мой! — мысленно воскликнул он. — Как же это возможно? Как это я ничего не заметил?»

Что-то незримо изменилось этим утром в мастерских Гранди. Когда Франсуа хотел толкнуть ворота, они не поддались. Он поискал глазами звонок и увидел шнурок, свисавший вдоль стены. Когда он дернул за него, во дворе раздался звон колокольчика.

Парализующая летаргия последних дней, рожденная туманом, похожим на паутину, которая окутала город, размывая следы и углы домов, бесследно исчезла. Под ровным серым небом, излучавшим ровный свет, все казалось более резким: выступы домов, грани колоколен. Время от времени холодный порыв ветра леденил щеки, продувал одежду и хлестал непокорную лагуну.

Он снова коротким движением дернул за шнурок. Наконец какой-то силуэт отделился от стены. Он узнал крупного молодого мужчину, который помогал Ливии в работе. Тяжело ступая, словно земля с трудом отпускала его ноги, рабочий приблизился к Франсуа.

— Si? — произнес он.

— Signorina Livia Grandi, per favore[37].

Мужчина не шелохнулся. Он что-то жевал, возможно, жевательную резинку, подаренную американским солдатом. Его лицо с раскосыми глазами и гладкими щеками оставалось невозмутимым. Франсуа захотелось его встряхнуть.

— Одну секунду. Я сейчас вернусь.

Мужчина развернулся и пошел обратно своей неспешной походкой, оставив его стоять перед запертыми воротами.

Франсуа раздраженно порылся в карманах в поисках пачки сигарет. Вдалеке лодки рыбаков скользили по стальной глади лагуны. Он принялся шагать взад-вперед, не столько для того, чтобы согреться, сколько пытаясь отогнать тревожащие его предчувствия. Воздух был насыщен солью и ароматами трав лагуны.

— Месье! — окликнул его чей-то голос.

Долговязый молодой человек с русыми волосами, зачесанными назад, в плаще, накинутом на плечи, открыл ворота ключом. Он сделал вперед несколько шагов, опираясь на трость с серебряным набалдашником, подволакивая ногу с усталой грацией.

— Вы ведь месье Нажель? — спросил он. — Вы к нам на днях уже заходили, не так ли?

У него был такой же певучий говор, как и у Ливии. Франсуа про себя машинально отметил, как хорошо владеют французским языком эти венецианцы.

— Да, — ответил он, раздавив сигарету каблуком. — Могу я увидеть мадемуазель Гранди? Сегодня вечером я уезжаю в Париж, и мне хотелось бы поговорить с ней до отъезда.

— Боюсь, это невозможно. Моя сестра оставила записку и в ней сообщила, что ее не будет весь день. Но вы можете переговорить со мной, если пожелаете.

В прозрачных серых глазах не отражалось никаких эмоций.

— Вы уверены, что я не могу ее увидеть? Это очень важно.

— Мне очень жаль, но даже если вы обыщете всю лагуну вдоль и поперек, боюсь, вы ее не найдете.

Франсуа уловил в его словах скрытую иронию. Приветливое лицо Гранди застыло, а между бровей появилась морщинка. Возникло ощущение чего-то едва уловимого, но представлявшего собой непреодолимый барьер. Молодому человеку явно нечего было добавить. Франсуа был дан категорический отказ. Но кто так распорядился? Ливия? Неужели она призналась брату в том, что произошло? Разве можно представить, что она доверила ему такое?

— Что ж, в таком случае мне очень жаль. Прошу вас передать ей мои заверения в искреннем почтении, когда вы ее увидите.

— Всенепременно, — тихо произнес Гранди с непроницаемым лицом, затем развернулся, прошел в ворота и закрыл их за собой.

Внимание Франсуа привлек шум мотора. Какое-то судно огибало остров. На свежевыкрашенном корпусе красовалось имя Дзанье.

На палубе стоял мужчина с непокрытой головой, засунув руки в карманы зимнего пальто. Его силуэт четко вырисовывался на фоне неба, словно персонаж театра теней. Франсуа узнал в нем того, кто смерил его холодным, почти презрительным взглядом, когда застал вместе с Ливией. Он тоже узнал Франсуа. Хотя он не сделал ни единого жеста, его тело напряглось, он всем своим видом демонстрировал враждебность.

Франсуа почувствовал одновременно беспокойство и раздражение, как будто все эти венецианцы получали злорадное удовольствие от того, что постоянно прятались за своими масками. Приветливость на их лицах скрывала резкость, которую они иногда проявляли в качестве легкой угрозы, а чувственность их женщин таила в себе страстное желание, граничащее с жестокостью.

Пока судно двигалось вдоль причала, незнакомец не сводил с него глаз, но Франсуа не стал отворачиваться. Война научила его не бояться людей. Это как с волками или дикими собаками — ни в коем случае нельзя было отводить взгляд. Судно медленно удалилось, оставив на воде пенный след.

Когда он вынырнул из глубокого оцепенения, в голове постепенно сформировалась одна-единственная мысль, и он уцепился за нее со всей старательностью, с какой теперь он и его товарищи по несчастью сосредотачивались на любой из своих мыслей, ставших беспорядочными и мимолетными, но бесконечно драгоценными с тех пор, как их тела совсем обессилели.

Меня зовут Андреас Вольф, и я вернусь домой живым.

«Как странно, — подумал он, ощущая тяжесть воспаленных век и неровности земли под щекой. — Как это возможно, что я еще дышу, тогда как мое тело уже мертво?»

Постепенно перед глазами возник и образ этого тела. Он вспомнил, что у него есть торс, бедра, ноги. Всякий раз, когда какая-либо часть его существа всплывала в мозгу, он пытался ею пошевелить, но истощенное тело не желало подчиняться. Ноги казались ему чем-то нереальным, почти чужим. Он смутно помнил о двух почерневших бесчувственных отростках, обмотанных тряпками, которые все же смогли унести его с русского фронта через равнины, болота и леса, и которые еще каким-то образом существовали, торча из разорванных штанин. Впрочем, это была хорошая идея — открыть глаза и посмотреть, на месте ли они.

Веки упорно отказывались подниматься, и глаза оставались закрытыми, словно зацементированными. Казалось абсурдным то, что такие простые движения требовали неимоверных усилий, но он уже давно этому не удивлялся.

Его прошлая жизнь превратилась в мираж. Он даже начал бояться мимолетных воспоминаний: колокольня его городка, устремленная в чистое небо, оживленные улицы Габлонца; дребезжание трамваев; приглушенный шум толпы, когда элегантно одетые люди направлялись в театр; темные стены прокуренного трактира; его граверная мастерская, где выстроились на столе бокалы из пока еще непрозрачного хрусталя. Эмоции были так же опасны, как грозное реактивное оружие, минометы или советские танки Т-34.

Он сделал над собой усилие, чтобы мысли не перескакивали с одной на другую, и сосредоточился на своих глазах. Было такое ощущение, что веки склеены. Боже мой… А если он ослеп, как его командир? Когда офицер убедился в этом, проведя несколько раз рукой перед своим лицом, он отошел на несколько шагов, поднес пистолет к голове и пустил себе пулю в висок.