Читать книгу - "Второй медовый месяц - Джоанна Троллоп"

На следующее утро, в предвкушении свободы целого рабочего дня, оказалось гораздо проще воспринять старания Розы. «Потеря работы, размышляла Кейт, — почти то же самое, что и разрыв отношений, даже если работа не представляла ценности. Когда тебя отвергают, не важно, заслуженно или нет, страдает не только уверенность в себе, но и вера в будущее, умение видеть, что любые усилия могут стать крохотным вкладом в успех. Надо это запомнить, — думала Кейт, — обязательно надо запомнить, какими бессмысленными кажутся повседневные дела, когда не видишь цели своего пути. Надо запомнить, каково это — держаться на плаву, когда поблизости нет ни одного обломка, за который можно уцепиться».

Такси подрулило к бордюру. Широкий тротуар отделял Кейт от причудливого фасада из стекла и стали — здания вещательной компании, где в информационно-аналитическом отделе Кейт проработала три интересных и плодотворных года. О такой работе она мечтала все годы учебы в университете и после его окончания, пока не могла найти ничего подходящего, но не сдавалась. В сущности, такую работу должна была получить и Роза.

Кейт наклонилась вперед и просунула купюру через отверстие в стеклянной перегородке, за которой сидел водитель. Как это удивительно, как приятно — вернуться на работу. Она вышла из машины и минутку постояла на тротуаре, запрокинув лицо к небу. «Замужем, — сказала она себе, — беременна, с работой. Так держать, девочка!»

В кофейне после читки Ласло признался, что хочет есть.

— Я так перенервничал…

— Ни за что бы не подумала.

— Меня не покидала мысль, что я все равно не сыграю его, что это ошибка. Вот он и получился у меня слишком нервным и обидчивым. Я вовсе не хотел, чтобы он настолько жалел себя. Хотите бублик?

— Бублик я тебе принесу, — пообещала Эди.

— Нет, что вы, это же я позвал вас выпить кофе.

— А я тебе мать, — возразила Эди. — Не забывай.

Ласло взглянул на нее и серьезно признался:

— Вы были изумительны.

У Эди дрогнул подбородок.

— Да нет, не особенно. Это же моя работа — я занималась ею, когда ты еще в коляске катался.

— Вряд ли.

Она вытащила из сумки бумажник.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать четыре.

Эди удовлетворенно кивнула.

— Я же говорю — ты в то время еще в коляске катался. Какой тебе бублик?

— Поджаренный, будьте добры. А два бублика, наверное, нельзя?

— Еще как можно. Со сливочным сыром?

— Как вы догадались?

— Материнское чутье подсказало, — объяснила Эди.

Она пробралась между маленькими металлическими столиками к прилавку. В гигантском зеркале за ним отражался весь зал, и Эди видела, как Ласло наблюдает за ней — он выглядел точно так, как ее дети после школьных экзаменов по предметам, которые им удавались: возбужденно и измученно. Из него получится отличный Освальд, подумала она: с верной пропорцией страсти и молодого задора, достаточно пугливый, чтобы вызывать сочувствие, и настолько эгоистичный, чтобы не на шутку взбесить. А она сама… ну что ж, образ фру Альвинг наводит на множество мыслей, и почти все они — о лжи. Наблюдая за Ласло в зеркало, Эди задумалась о том, сколько усилий понадобилось, чтобы ложь образовала ядро неистового материнского стремления опекать, которым она наделила фру Альвинг. Даже издалека было видно, как проголодался Ласло. Эди заметила, что он смотрит на нее с восхищением, но не в последнюю очередь потому, что она возвращалась с кофе и бубликами, и при виде этой простой и понятной потребности ее сердце радостно дрогнуло.

Она поставила поднос на столик.

— Можно спросить одну вещь? — начал Ласло.

— Можно.

— Только, пожалуйста, ответьте откровенно…

— О, это мой конек, — отозвалась Эди, разгружая поднос и придвигая к Ласло бублики. — У меня диплом по откровенности. Можешь спросить у моих родных.

Он взялся за нож.

— А ваши родные — это…

— Один муж, трое детей, двое из которых старше тебя.

— Не может быть!

— Правда-правда. — Она повернулась и переставила пустой поднос на соседний столик. — Так о чем ты хочешь спросить?

— Скажите… — Он осекся.

— Что тебе сказать?

— Скажите, из меня выйдет толк?

А это, оказывается, приятно, размышляла Вивьен, нежась в ванне и придерживая на бортике чашку чаю с валерианой, — приятно думать, что Роза поселится у нее в свободной комнате. Обстановка этой комнаты подчинялась обычному для времен детства Вивьен и Эди диктату, который предписывал целое помещение дома отводить мифическому существу под названием «гость», который требовал соответствия завышенным стандартам совершенства и педантичности повсюду, где появлялся. Пахнуть полиролью для мебели полагалось не только гостиной, но и свободной комнате наверху, подозрительно напоминающей номер в провинциальном отеле — с двумя кроватями, застеленными зелеными покрывалами, вышитыми гладью, и шкафом, в котором хранятся лишь запасные одеяла и громыхающие плечики. Столкнувшись с этим правилом, Эди из чувства противоречия не оставила ни одной свободной комнаты в своем доме; Вивьен же поступила по примеру матери. В комнате для гостей Роза найдет и книги, и бумажные платки, и торшеры с исправно работающими лампочками. А если, укладываясь в постель, где наволочки подобраны в тон простыням, Роза сделает сравнение в чью-то пользу, Вивьен тут ни при чем.

Когда Роза позвонила и попросила разрешения навестить ее, Вивьен сразу же позвала ее на ужин. Затем она предложила прийти в воскресенье и добавила: «Почему бы тебе не заночевать у меня?»

Роза колебалась.

— А это удобно?

— Ну конечно. Думаешь, тебе самой потом захочется тащиться обратно в центр?

— Остаться было бы гораздо лучше, — призналась Роза.

По мнению Вивьен, Роза выглядела неважно. Конечно, она привела себя в порядок — вымыла голову, отутюжила блузку, — и все же ей недоставало блеска, того самого, который превращается в сияние, когда ты влюблена, но становится приглушенным в часы невзгод, а бывает, что и пропадает полностью.

За ужином, во время которого Вивьен уже подумывала, что единственная бутылка вина смотрится бедновато и расслабиться не помогает, выяснилось, что нынешние невзгоды Розы грозят затянуться на несколько ближайших лет. После неудачного романа с Джошем и разрыва с ним же все пошло наперекосяк, и вместе с благоразумием и возможностями была потеряна работа, зато появились долги.

— Наверное, напрасно я рассказываю тебе все это, — заметила Роза, поедая виноград с рассеянностью человека, которому уже незачем беречь фигуру.

— Почему же? Я ведь твоя тетя…

— Я имею в виду, зря я вообще делюсь своими бедами. Я уже взрослая, должна справляться сама. Должна однажды утром проснуться исполненной решимости, поклясться устроить свою жизнь и сразу составить список приоритетов. А не мыкаться, словно беспомощная овечка, которая заблудилась и не знает, как вернуться обратно на пастбище.