Читать книгу - "Великий страх - Роксана Гедеон"

Он издевался, называя меня принцессой. Шмыгнув носом, я не нашла ничего лучше, чем дать ему свою руку. Он помог мне перейти лужу. Его пальцы были такие теплые – настоящий огонь по сравнению с моими ледяными руками.

Мы шли к его карете, а он поддерживал меня под локоть. И за талию. Я знала, что этого не следует позволять, но пересилить свою усталость не могла. Я знала и то, что это позор – ехать в карете банкира. Но ведь я скорее умру, чем добреду пешком по такой погоде до самой площади Карусель. Непременно надо принять его помощь. Ведь об этом никто не узнает.

В карете было очень тепло. Я сразу протянула замерзшие руки к тлеющим жаровням. Сладостное тепло исходило и от разложенных повсюду грелок. Чем больше я согревалась, тем больше успокаивалась. Встреча с Клавьером начинала мне казаться не такой уж злосчастной.

– Чего я никак не мог ожидать, мадам, так это того, что вы целых два месяца будете носить траур.

Я рассерженно обернулась:

– Странно, что это вас удивляет, сударь. Я буду носить траур целый год, как того требуют приличия, и, кроме того, я не намерена обсуждать с вами эти вопросы.

– Что бы я ни сказал, вы всегда говорите, что не намерены. Ах, мадам, говорить с вами – трудная задача.

Он притворно вздохнул. Я окинула его подозрительным взглядом, чувствуя в его поведении какой-то подвох.

– Чтобы говорить со мной, нужно вести себя скромно и учтиво, сударь, как подобает воспитанному мужчине.

– Ах, дорогая! – сказал он улыбаясь. – Вы читаете мне лекцию о хороших манерах? Да ведь вам всего девятнадцать, а мне тридцать один; я взрослый мужчина, а не мальчик, не поучайте меня.

Глаза у меня расширились от возмущения.

– Извольте-ка повторить, сударь, как вы посмели ко мне обратиться?

– Вот оно что, я забыл субординацию! Я назвал вас «дорогая» – какая досада, черт побери. Солдат нарушил правила. Я ведь должен сидеть перед вами, словно проглотив аршин, и называть вас «ваше сиятельство». Не так ли, моя прелесть?

– Немедленно остановите карету, я хочу выйти.

– Мы едем сейчас по набережной, – любезно сообщил он мне, – и если вы выйдете здесь, то снова окажетесь в огромной луже.

Я подавленно молчала. Только сейчас до меня стало доходить, что, пожалуй, положение мое изменилось. Во Франции заправляют революционеры и буржуа. Рене Клавьер теперь хозяин жизни. Владычество аристократов ушло в прошлое… А я по инерции считаю, что тон всему задают дворяне. К тому же я, кажется, выбрала неверный путь. Я веду себя чуть-чуть не так. Клавьер – буржуа, но он не мой лакей. Кстати, он даже очень богат. Если бы еще он не был таким нахалом.

– Мне кажется, сударыня, нам лучше быть друзьями.

– Друзьями? – переспросила я высокомерно.

– А вы все еще по-прежнему считаете, что я нахожусь где-то там, у подножия общественной лестницы? Времена изменились, мадам.

– Но не изменилась я.

– Именно этим вы меня и привлекаете. Привлекаю? Положительно, этот человек слишком много себе позволяет. Что сказала бы королева, узнав, что ее бывшая статс-дама «привлекает» банкира?

– Сударь, – сказала я вежливо, но сухо, – единственное, на что вы можете рассчитывать, так это на мою благодарность. Все остальные стороны наших отношений будут строиться исключительно на деловой основе.

В карете было темно. Лошади бежали по набережной вверх по реке, и мы уже приближались к парому в Пре-о-Клерк. Здесь нам предстояло перебраться на другой берег Сены.

– Отлично, мадам. Хотите, я предложу вам пари?

Мне показалось, что он с трудом скрывает раздражение. Куда только девалась его насмешливость. Он повернулся ко мне, в его глазах мрачно мерцали отблески уличных огней.

– Пари? Но мы же ни о чем не спорили.

– Нет, все-таки спор был, хотя вы с высоты своего положения и не пожелали этого заметить.

– В чем же была суть этого спора, сударь?

– Я сказал, что времена изменились, а вы изволили возразить, что это вас не касается.

Эти его учтивые выражения вроде «изволили» и «не пожелали» звучали явно издевательски. Я нахмурилась.

– И кто же из нас был неправ?

– Вы, мадам.

– Я?

– Да. Дайте мне пять лет сроку, и я докажу вам это.

– Пять лет! – повторила я насмешливо. – Но что же, собственно, вы собираетесь мне доказать за эти пять лет?

Нервничая, я даже не сразу заметила, что моя рука оказалась в его руке и он почти поднес ее к губам. Я поспешно высвободила свои пальцы прежде, чем он успел поцеловать их. Моя рука создана для принцев и герцогов, а буржуа целуют ее, только когда я это позволяю.

Усмехнувшись, он пристально посмотрел на меня, и взгляд этот был тяжелым.

– Моя дорогая, я докажу вам то, что в один прекрасный день для вас будет огромной радостью ехать в одной карете со мной. Более того, те цветы, которые я посылаю, вы уже не станете бросать в огонь, как это делали раньше. Эти будущие цветы ждет куда лучшая участь. Подходящее пари, не так ли?

Я молча слушала его, думая, уж не сошел ли он с ума. Подобные речи даже не могли меня оскорбить, они просто смехотворны, вот и все.

– Не становитесь смешным, сударь, – сказала я со всем презрением, на какое только была способна. – Да будет вам известно, что если бы у меня не осталось ничего, кроме имени и титула, то и тогда носиться с подобными прожектами было бы безумием. Впрочем, все это так глупо, что я даже не могу всерьез об этом говорить.

Мне казалось, я отменно сказала эту речь. Клавьер тихо рассмеялся.

– Вы великолепны, мадам. Какая чудесная версальская школа, какой образец аристократической спеси. Браво, девочка, ваш отец мог бы вами гордиться.

– Называйте девочками своих содержанок, – сказала я в бешенстве. – Благодарю за приятное путешествие, мы уже приехали!

Карета остановилась совсем недалеко от моего дома, рядом с Лувром. Отсюда до площади Карусель было рукой подать. Я принялась яростно дергать ручку дверцы и, распахнув ее, спрыгнула на землю, не дожидаясь, пока лакей выкатит подножку. Не прощаясь и не благодаря больше Клавьера, я, спотыкаясь, зашагала прочь от кареты.

– Мадам! – насмешливо окликнул он меня. Я шла по улице не оборачиваясь.

– Мадам, – смеясь, сказал Клавьер мне вслед, – завтра утром я пришлю вам вашу карету. Ту, которую у вас отобрали у заставы. Вы слышите?

Не в силах слышать его голос, я ускорила шаг. Всю дорогу я бежала так, словно за мной кто-то гнался, и уже через четверть часа была у своего отеля. Все еще задыхаясь от возмущения, я изо всех сил забарабанила в дверь кулаком. В доме раздались тяжелые, неспешные шаги – наверно, спускалась с верхнего этажа Маргарита. Едва дверь отворилась, я опрометью влетела в прихожую – влетела так, будто спасалась от преследования.