Читать книгу - "Песочные часы - Елена Лагутина"

— Он… он встретил другую? — Алена, ошеломленная этим рассказом, просто не могла поверить в то, что услышала.

— Не знаю. Может, и встретил. Но мне сказал, что никогда не женится на женщине, которая отдала свою невинность до свадьбы.

— Но ты же… Ты же ему ее и отдала?!

— Для него это не имело значения. Он сказал, что если я на это решилась, если это было для меня так легко, значит, я такая.

— Какая — такая? — Алена почувствовала, как в горле зарождается тугой комок, и сглотнула, так и не договорив.

— Сама знаешь, — неохотно ответила Марина и, вздохнув, сложила руки на коленях. — А вскоре после этого он уехал куда-то на Север, там потом женился. А я осталась.

— Не может быть… Этого не может быть, Марина! Это ведь глупость, это полный бред!

— Это — традиции, Алена, — возразила Марина, — мы родились здесь, а значит, мы обязаны жить по этим законам.

— По каким законам? Да ты что, Марина! Ты посмотри, за окном двадцать первый век, а мы чуть ли не в парандже ходим! Мы живем в горах, но мы же русские люди! Это только мусульмане так относятся к женщинам! А мы — как отдельная, ни с чем не связанная планета, которая вращается сама по себе и живет по собственным законам. Да ты посмотри, как другие живут — не за границей, даже не в Москве, а в том же Ставрополе, в Кисловодске?! И только мы одни мучаемся в плену этих дурацких, никому не нужных пережитков прошлого! Разве… Разве это справедливо, разве это нормально? — Алена буквально задыхалась от возмущения, она не могла поверить в то, что Марина говорит искренне.

— Зря ты со мной споришь, невестка, — спокойно ответила та, — я очень много об этом думала. Ты просто не представляешь, сколько лет… сколько лет я думала точно так же, как ты. Но ты ошибаешься. Наши законы по-настоящему справедливы. Они сохраняют чистоту, они сохраняют семью, оберегают от разврата, от душевных травм…

— От душевных травм? Это тебя-то они оберегли от душевных травм? — Алена вскочила с табуретки. Ей хотелось кричать, бить посуду, топать ногами. — Тебя?

— Я их нарушила, — спокойно возразила Марина, — нарушила и поплатилась за это. Не нужно нарушать законы.

— Ты… — задыхалась Алена, — ты сумасшедшая. Ты не женщина. Женщина не может так рассуждать.

— Все так живут. Моя мать так жила, твоя мать так жила, наши деды и прадеды…

— Да откуда ты можешь это знать! И потом — кто тебе сказал, что они были счастливы? Что они любили?..

— Нельзя любить, Алена. Я тебе уже говорила.

Марина абсолютно равнодушно смотрела в пространство.

— Мне жаль тебя, Марина. — Алена снова опустилась на табуретку, внезапно почувствовав, что успокаивается. — Жаль. Однажды испытав боль, ты всю оставшуюся жизнь прожила в страхе ожидания новой боли. Вот и все. Ты цепляешься за эти глупые традиции, как утопающий хватается за соломинку. Ты просто боишься жизни. Ты живешь на кухне, как растение, катаешь это чертово тесто, заворачиваешь голубцы, часами драишь посуду в ледяной воде…

— Не смей! — Марина поднялась, и Алена, взглянув на нее, поразилась перемене в ее взгляде. Теперь в нем не было и капли равнодушия. Глаза горели, и огонь, светившийся в их черной глубине, показался Алене каким-то недобрым. — Не смей так говорить. Ты просто глупая курица, если веришь во все эти сказки про любовь.

— Это не сказки, Марина. — Алена чувствовала, что ее куда-то несет, но не могла остановиться, не могла не возразить Марине, не простила бы себе этого молчания. — Это не сказки, и ты никогда не сможешь…

— Ошибаешься, — перебила вдруг ее ледяным голосом Марина, — ошибаешься, что не смогу. Мне просто руки марать не хочется о такую дрянь, как ты. Я думала, ты одумаешься, нагуляешься, перестанешь семью позорить, жалела тебя, глупую…

— Ты о чем? — выдавила Алена, инстинктивно сжав побелевшие пальцы.

— Побледнела, — усмехнулась Марина, — значит, боишься…

— О чем? — снова повторила Алена, опасаясь и в то же время мучительно желая услышать ответ на свой вопрос, И она его услышала.

— О той ночи во дворе. Я ведь все видела, как ты под ним изгибалась… Шлюха.

Поднявшись, она протянула руку, взяла скалку, сполоснула ее водой, обтерла сухим полотенцем и снова принялась раскатывать тесто — как будто ничего не случилось. Алена стояла, словно пораженная громом, не зная, куда деть глаза, что говорить. Сначала ей захотелось убежать, скрыться с глаз той, которая оказалась свидетельницей ее позора. Но ноги были ватными, не слушались, она даже пошевелиться не могла — настолько внезапным оказалось для нее признание Марины.

— Так ты знала?.. Знала и молчала… Марина! Пожалуйста, не молчи… — Алена робко протянула руки вперед, но та словно и не заметила ее движения, полностью сосредоточившись на работе. — Марина! — снова позвала она. — Пожалуйста!

— Мне нечего тебе сказать, — наконец после долгого молчания произнесла она, — мне только жаль тебя. Тебя и своего брата. Давно пора тебя выгнать, а ему другую жену найти.

— Так что же ты… Что же ты до сих пор не выгнала? Выгони, хоть сейчас, ну?

— И не проси, — усмехнулась Марина, — не дождешься.

В ту же секунду Алена разрыдалась, поняв, что более страшного приговора она не могла услышать. Но вместе с тем в душе зародилось новое чувство — чувство ответственности за свою судьбу. Марина неоднозначно дала ей понять, что та сама подписала себе смертный приговор — а потому ей ничего другого больше и не оставалось, кроме как действовать. Действовать без оглядки на прошлое, потому что иначе она никогда не сумеет вырваться из этого ада. А помощи ждать ни от кого не придется. Она долго рыдала, склонившись на угол стола, а когда выплакала все слезы, почувствовала наконец облегчение.

— Что ж… Спасибо тебе, Марина, — произнесла она равнодушно и вышла из кухни.

Ночью Алена совсем не спала, ходила по темной комнате как привидение, не задумываясь о том, что может разбудить мужа, — но тот, вернувшись поздно сильно пьяный, понятия не имел, что происходит с женой. Он храпел, отвернувшись к стене, а Алена и не слышала этих звуков, которые порой так сильно ее раздражали, мучительно и напряженно всматриваясь в даль, туда, где должны были показаться первые лучи солнца. Иногда ей казалось, что часы остановились — несколько раз она подходила к ним вплотную, прикладывая ухо к самому циферблату и убеждаясь, что они все-таки идут. Стрелки двигались ужасающе медленно, и ей казалось, что она начинает сходить с ума, когда, закрывая глаза, заставляя себя не смотреть на часы, считала шаги и только после очередной их тысячи разрешала себе убедиться в том, что прошло еще двадцать минут. Еще не было пяти, когда она, не выдержав, стремительно сбежала вниз по ступенькам и, не оглядываясь, как обычно, не заботясь о том, что кому-то станет известен ее маршрут, помчалась туда, где, как оказалось, уже ждал ее Максим.

Каждое утро они встречались так, будто не виделись сто лет — судорожными, резкими движениями срывая друг с друга одежду, не отрывая друг от друга горячих губ. И только потом, обессиленные, лежа на пахучей, чуть влажной траве, шепотом рассказывали друг другу все то, что накопилось в душе за сутки разлуки.